Ленинград действует. Книга 2

Каждый следующий день теперь грозит нам потерей Севастополя, сражающегося с поразительным героизмом, но уже разрушенного полностью и, кажется, обреченного…

Газетные сообщения скупы, лаконичны. Но если внимательно вглядеться в карту, то… захваченный немцами наш плацдарм в районе Лозовой и Барвенкова… Северный Донец… Направление на Воронеж…

Словом, летняя кампания Гитлера в этом году началась на юге. И опасность там нарастает!..

Севастополь

3 июля Лес у Городища

Просыпаюсь. Все мокро – дождь и вчера и ночью. Спать хоть и в мешке, но на шинели, подложенной под бок, было неудобно. Кто-то кусал, – кусают теперь муравьи, комары, клещи и кое-когда появляющиеся (например, в чистом белье, после прачки) вши…

Проснувшись, скручиваю цигарку и смотрю па Всеволода Рождественского. Он спит рядом, под шинелью и одеялом, с нахлобученной на голову, как колпак, пилоткой.

И потом смотрю на фотокорреспондента ТАСС Чертова: он спит на двух сдвинутых рулонах бумаги, подложив под себя истрепанную карту мира, накрывшись шинелью и грязным брезентом, в меховой шапке и сапогах.

Чиркаю спичкой. Курю.

– Да… – пробудившись, произносит Всеволод Рождественский. – Началась агония Севастополя…

Пауза. Долгое молчание. Все курят.

– Да… – говорит Григорий Чертов. – Теперь несколько дней в сводках будут опубликовывать: Продолжаются уличные бои…

Пауза. Долгое молчание. Все курят, и Чертов добавляет:

– Летнее наступление Гитлера началось… И снова молчание. И наконец Всеволод:

– Как это бесконечно далеко от наших фанфар предвоенной поры – тридцать седьмого тридцать восьмого тридцать девятого года…

Что-то думает и добавляет:

– Песня: «Если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы…»

Чертов:

– За эту песню человек получил орден. Всеволод:

– Эту песню никто впоследствии не мог слышать без болезненного содрогания…

Опять молчание. По тенту палатки стучат капли дождя. И Всеволод говорит:

– Если англичане и будут вытаскивать, то только чтобы всю славу приписать себе.

– Спасти Севастополь, – говорю я, – сейчас могло бы только: или необычайной силы наш удар от Ростова, или налеты тысячи американских самолетов па немцев, штурмующих город…

Всеволод:

– Мы ничего не знаем, что делается в мире. Мировая политика дело темное, разберись в буржуазных душах! Все они одинаковы: друзья и враги!

Разговор о Египте, где англичан бьют. Рассуждаем: если немцы перережут Суэцкий канал, то, быть может, англичане тогда возьмутся за ум, немедленно откроют Второй фронт, боясь уже не справиться потом с немцами, ежели те не будут немедленно разбиты па полях Советского Союза.

И опять молчание. Всеволод:

– Есть только один несомненный факт. Под Москвою зимой мы немцев остановили, мы сами, – никто нам не помогал. Нужно второе такое же чудо. И тогда наши тайные недоброжелатели станут нашими друзьями.

Чертов:

– Если что?..

– Если мы опять остановим немцев.

Беседуем о несравненном героизме защитников Севастополя. Этот героизм будет вспоминаться столетиями.

Мысли о Севастополе не дают мне покоя все последние дни. Значение Севастополя огромно, – может быть, больше Киева и Харькова… Но что еще может спасти чудесный город? Больно представить себе судьбу героев – его защитников, если Севастополь падет. Моряки – разве это не храбрейшие паши люди? Они да летчики, саперы, танкисты…

И опять, опять опять мысли о Ленинграде и о всех возможных вариантах событий, которые должны наступить здесь: неизменность того, что есть, и приход осени, и вторая зима – такая же? Или попытка немцев задушить город и, собрав все силы, взять его?

Все зависит от положения на других фронтах. Если там в ближайшее время мы гитлеровцев погоним, то они здесь не только не смогут предпринять никакой попытки наступления, но их сравнительно нетрудно будет погнать отсюда наличествующими нашими силами. В противном случае – битва здесь предстоит жесточайшая…

4 июля. Утро Лес у Городища

И вот утром сообщение: наши войска оставили Севастополь. Об этом так трудно, так больно думать, что здесь и записывать ничего не могу… За завтраком в столовой – общее молчание. Всякий смех все «постороннее» воспринимается как нечто чудовищно нетактичное как резкий удар бича.

Но говорить о Севастополе – всякий понимает – нe следует, не следует потому что любой разговор об этом может только усугубить тяжелое настроение, а дух дух армии и мой собственный, как одного – пусть мельчайшего – из ее элементов, должен быть бодр.

И потому молчаливы и сосредоточенны все вообще.

4 июля Вечер. Деревня Сирокаска Политотдел армии

Лес у деревни Сирокаски. Шлагбаум при выезде на большую дорогу. Бронемашины и бойцы с них. Столик, срезы березок. День сегодня был жарким.

Сложилось стихотворение, оно начинается строками:

Где немало роковых пожарищ
Па нашем, кровью залитом пути.

И заканчивается так:

… Отстроим вновь мы гордый Севастополь,
В Одессе наши будут корабли.