Ленинград действует. Книга 3

Дальше… Местность живописна, из леса выскакивают то одна, то другая деревни — уже частично побитые, сожженные. Вдоль дороги — воронки, черные от разрывов мин круги на снегу. Чем ближе к Луге, тем все больше следов войны; теперь шоссе — широкое и прямое — все чаще обрывается гигантскими развалами от взрывов: здесь были мосты. И огромные, диаметром во всю ширину шоссе, воронки от наших авиабомб. Они обведены березняковыми оградами, на которые насажены елки, чтоб заметить их издали, — круглые ямы в квадрате оград.

Сделаны объезды — настильные мосты из бревен, узенькие, не слишком надежные.

Через самые большие воронки, когда две-три из них смыкаются, и через некоторые пропасти от исполинских взрывов проложен путь по середочке: спуск — въезд. Машина, прощупав путь фарами, ныряет; гудя, вылезает между хаотически вздыбленными стенами замороженной разъятой земли. У многих таких «переправ» — сигнальщики с флажками и фонарями, работающие дорожники.

Издали вижу впереди пожар, столпотворенье машин на взгорке подле разметенной взрывом одной из этих «переправ». Кажется, горит на шоссе бензин? Подбираемся ближе: нет. Эффектное зрелище: глубокая круглая воронка; по краям ее, вдоль всей окружности, — большие костры из бревен. Группами вокруг каждого греются красноармейцы. Справа и слева — избы деревни, изгороди, множество стоящих грузовиков, санитарных автобусов, тягачей…

Я выстыл, промерз до костей, все тело избито об углы ящиков, жжет облитую бензином и обмороженную спину; давит и болит сердце, трудно дышать…

Приближаемся к Луге. Стала попадаться боевая техника: орудия, танки.

Деревня с высокой церковью на горе. Вдоль шоссе все чаще — подковообразные ложементы из снега, выпуклостью дуги обращенные к оборонявшимся здесь немцам. По обочине, и на самом шоссе, с краю, и вдоль лесной опушки таких укрытий то сразу много, то почти нет. И виден по ним весь «процесс» наступления: где немцы оборонялись, наши залегали; строили эти снежные «фортеции», били систематически, вырывались в атаку и… вот шоссе чистое — тут немцы драпали. И вот им вновь удавалось зацепиться: опять белые сугробистые подковы; наши минометы, пулеметы и автоматчики били отсюда. И опять — чисто…

Так «спазматически» шел бой.

Это — на участке шоссе в районе деревни Долговка и дальше.

Все мосты взорваны, и всюду узкие бревенчатые мостики. И на одном из них наша трехтонка провалилась. Тут работали саперы, помогли нам. Мы долго возились, раскачивали, ворочали бревна, доски. Вылезли!

Река Луга. Большой, на десяток километров, объезд.

Отсюда, с объездом, до города — двадцать два километра. Широкие пространства переправы по льду. Вешки. Много машин. Пробки.

Впереди — гористый, лесной берег.

Наконец въезжаем в Лугу. В лесу вырастают дачные домики, потом — городские дома. Останавливаемся на перекрестке. Приехали! Семь часов утра. Ехали ровно двенадцать часов, а на морозе я с пяти, то есть четырнадцать часов.

На спине кожа слезла и мокнет, больно идти. Сердце отказывается работать.

Машина уходит дальше. В предутренней тьме я и Рядов взваливаем на себя рюкзаки. Куда податься? Вдали — пожар, догорает дом, освещая город. Улица в развалинах, но и много уцелевших домов. Ищем коменданта, но нет сил искать.

Дойдя до первого трехэтажного дома, в котором — свет, вваливаемся туда.

Какие-то шоферы чинят во дворе грузовую машину. Поднимаемся по лестнице, ощупью, в темноте, попадаем в кухню — еще теплая плита.

И сразу у меня — сердечный приступ. Не могу даже слова произнести.

Валюсь на плиту. Там мокро, там какая-то вареная картошка в кастрюле. Все равно!

Лежу с острой болью в груди, забываюсь…

Сквозь забытье слышу топот сапог, голоса, шумы. Красноармейцы встают: день-то ведь начался!

Этаж дома, в котором находимся мы, занят трофейной ротой 42-й армии.

Расспрашиваем красноармейцев. Девушка-дружинница приносит мне кружку чая.

Трофейщики рассказывают: трофеев в Луге никаких не досталось, кроме склада муки, да нескольких автомашин (уже сданных начальству), да мелкой чепухи. Немцы увезли все, а то, что увезти не успели, — досталось частям, занимавшим город. Вероятно, местное население поживилось. Его много: в окно видны проходящие по улице дети, женщины. Видны также партизаны и красноармейцы.

Мне подсказали: неподалеку расположился один из полевых передвижных госпиталей 67-й армии. Добрел до него. Лег на скамью, ждал врача. Она сосчитала пульс:

— Хорошо. Я уложу вас!

— Может, пустяки?

— Какие же пустяки? Пульс сто тридцать четыре! А ведь вы уже отдохнули!

Сегодня — день годовщины Красной Армии. Вестей никаких. Мы — как на необитаемом острове.

24 февраля. Полдень

Ослепительный, солнечный день. Блещущий снегом сосновый лес. Спертый воздух палаты, тяжелое дыхание больных. Топится печка, в ней разорвалось что-то. Сестра отскочила: «Что это?» Видимо, капсюль.

Весь день, как и вчера, доносятся взрывы. Мины!

Вместе со мною в палате лежит некий капитан из 367-го артиллерийского полка РГК (152-миллиметровок), пришедшего с Волховского фронта. Этот капитан рассказывал вчера, как не повезло полку.