Между Поддубьем и Заречьем, по буграм и холмам равнины двигалась нам навстречу, растянувшись километра на три, партизанская бригада. Молодые парни, девушки, здоровые, краснощекие, шли пешком. Большинство в разномастных полушубках, другие в зипунах, ватниках, пальто, куртках.
Разнообразные винтовки, у всех — стволом вниз. У иных — автоматы. Немного всадников, хорошо снаряженных, несколько девушек-всадниц. Обоз — сани, розвальни, на соломе сидят и полулежат. Красивое зрелище на фоне только что взошедшего позади нас солнца!
На шоссе выехали у Дубровно, от которого осталась только аллея пышных, заснеженных берез. Началась безлесная, холмистая равнина. Движения машин почти нет… Небо заволокло молочно-белым туманом, все тонет в нем. Из белой глади торчат куски изгородей. Обозначенных на карте деревень Путилово, Ямкино — нет. Даже деревьев и печных труб нет. В саване пустыни вдруг — женщина с ведрами, одинокая, возникшая на фоне молочной дали. Она исчезает в снегу, будто провалившись под землю, — в подвал несуществующего своего дома. Это — деревня Кляпово.
Всю дорогу попадаются заледенелые трупы гитлеровцев, вдавленные машинами в снег, и заметенные у обочин конские трупы, — красные пятна на чистом снегу. Кое-где — разбитый немецкий трактор, танк, перевернутые остовы машин… От деревни Загоска — только деревья да реденькие плетни. Какая-то воинская часть ютится у костров…
Перед былой деревней Стожинка дорогу и равнину пересекает высокий сосновый лес — мачтовые деревья массивом в два километра. И эти два километра — сплошной завал из спиленных огромных деревьев. Теперь деревья отодвинуты от дороги, шоссе проходит между двумя зелеными валами ветвей. В завале потерялись несколько разбитых немецких автомобилей…
И дальше холмистая равнина чередуется с сосновым лесом, уже не крупным, обыкновенным, а местами — с курчавым сосновым молодняком, густым, зеленым, как исполинский мох.
И всюду, где лес, — завалы, завалы, завалы, расчищенные посередине шоссе. Они тянутся почти сплошь, до поворота на Углы. Навстречу нам на санях едет по этой пустыне крестьянка с девочкой на руках. А на повороте — немецкий танк, который был поставлен, чтоб простреливать дорогу на Углы. Возле танка хлопочут наши танкисты.
Погорелье — деревушка Баклаба — тридцать восемь километров до Пскова.
Сожженные Углы, несколько жителей в подвалах.
Сворачиваем на Вески, Карамышево: десять дворов, полтора десятка веселых ребятишек. Деревушка цела потому, что рядом в лесу стояла 3-я партизанская бригада — спасла.
Туман рассеялся, яркое солнце, голубое небо, ослепительный снег, сверкающие снегом деревья…
…А сейчас я — в Конышеве (девять дворов), Карамышевского района, — деревушка не видела немцев всю войну, потому что рядом в лесах и в самой деревне накрепко встали партизаны, а до прихода партизан население при первой тревоге укрывалось в лесах, куда немцы соваться не решались… Перед отступлением здесь был бой: враги пытались бежать через лес и деревню, партизаны дрались с ними целый день, не пропустили. Уцелевшие гитлеровцы бежали в другую сторону…
Партизанская «автономия» была на десять — двенадцать километров в окружности. Когда немцы бросили сюда крупные силы, партизаны 3-й и 7-й бригад уходили в район Струг Красных. Оказывается, часть завалов, которые я видел в пути, сделаны еще до отступления немцев местным населением, охраняемым партизанами, враг наскакивал на них танками, но и задерживался, а партизаны, пряча население в лесу, отбивали танковые атаки. При отступлении немцы пытались расчистить завалы, чтобы пропустить свои обозы, наших обстреливали со стороны Дубровны, но партизаны с боем захватывали обозы…
Глава восемнадцатая
В зоне комендатур Ремлингера