Ленинград действует. Книга 3

Был приказ: нашей дивизии овладеть Хумалиоки. Эта задача была поставлена нами в Муриле. Ворвавшись в Хумалиоки, я не стал дожидаться дивизии, решил силами полка продолжать наступление до перекрестка Макслахти…»

…И вот мы сегодня движемся от Мурилы к бухте Хумалиоки. Береговой уступ обрывист, шоссе идет высоко над берегом, вьется над маленькими полукружиями пляжей, — нет, кажется, места лучше для обороны, если б оно даже не было полно похожих на зубы дракона гранитных надолб, дотов, дзотов, рвов, траншей, рядов колючей проволоки… Вот в трех километрах за Мурилой они опять пересекают узкий проход, тянутся вдоль всей береговой гряды — бесчисленные дзоты, со вчерашнего дня опустелые, разбитые, никому больше не угрожающие. Вот немецкое орудие, брошенное за бруствером вместе с передком, полным неиспользованных снарядов. Вот огромный ствол другого, уже извлеченный из разрушенного дзота и положенный на бревенчатые полозья, чтоб его можно было увезти гусеничным тягачом. Вот две противотанковые пушки…

Здесь полк Семенова преодолел сильнейшее сопротивление, здесь минометный полк Шаблия выпустил больше тысячи мин, прежде чем вместе с Семеновым достичь Хумалиоки…

Опять лес, сосна, слева — мыс, длинный, лесистый. Сплошь россыпью в мелком лесу — стрелковые ячейки, оставшиеся от вчерашнего боя. Всюду в лесу, куда ни обратить взор, видны богатые, взятые нами в бою трофеи.

Идут пэтээровцы[47]. Высота 39. Внизу — пляж. Мы — в бухте Хумалиоки.

В начале «линии Маннергейма» техника врага уничтожена, искромсана нашим огнем, раздавлена танками, разбита. Здесь, в тылу этой линии, как свидетельство растерянности врага — невредимые пушки, брошенные застигнутой врасплох и в панике побежавшей прислугой. Отсюда — влево — открыт путь в Койвисто, прямо вперед, на север, — к Выборгу, а вправо — к тылам всей «линии Маннергейма», которую сегодня еще пробивают во многих местах наши войска… Семенов, Котов, Шаблий и их соратники в боях за Мустаоя (взятое за два часа!), за Мурилу, за Хумалиоки смело пренебрегли присутствием у себя в тылу финнов, не побоялись быть отрезанными от прочих частей, ворвались в самую глубь вражеской обороны и, не дав финнам времени даже расставить готовые к бою пушки как надо, кроша прислугу, расчеты пулеметов, минометов, привели противника в такое смятение, что тот не успел организовать оборону.

Финны метались по своим укреплениям, будто схваченные внезапным пожаром.

«Если б я сделал паузу хотя бы на час, — повторил мне Семенов, — я не прошел бы». Но паузы ни он, ни его боевые товарищи не сделали, помчали свои полки дальше, несмотря на огонь дальнобойной морской артиллерии противника с южной оконечности острова Бьерке.

Здесь, у железнодорожной станции Хумалиоки, Семенов, знавший систему расположения морской артиллерии врага на Бьерке, правильно рассчитал, что довернуть орудия так, чтобы стрелять по самой станции и севернее ее, финны не могут — снаряды ложились не дальше бухты. Поэтому весь передовой отряд Семенова, Котова, Шаблия вместе с «катюшами» и небольшой группой танков не задержался и здесь и, не ожидая приказа, поспешил дальше прямиком на Макслахти, оставив влево за собой Койвисто.

«Все доказывали, что минометчики не могут идти впереди! — при встрече в Выборге смеясь говорил мне Федор Шаблий. — А мы на самоходках, на всяких машинах вместе с полком Семенова домчались до Макслахти…»

А Семенов в Эмисуомяки рассказал мне:

«Когда я оседлал перекресток Макслахти, слышу, справа подходит наша Триста четырнадцатая дивизия[48]. Значит, порядок! Я решил продолжать преследование противника, посадил мою пехоту на тридцать самоходок Котова и гнал врага в сторону Кирьола. Здесь встречен был ротой финнов и двумя батареями («комсомолок», взятых у нас в сорок первом году). Разгромили мы роту, я забрал батареи — четыре ствола. Остальное финны бросили и в панике из-под огня бежали. Тогда я с ходу поставил задачу: преследовать главные силы отступающего противника, взять Роккала. Мы с боем — Котов, Шаблий и я — прорвались до Роккала. Пройдя двенадцать километров, получаю приказ: «Назад!» Командир корпуса подумал, что мы попали в «мешок». Решив, что в случае чего займу круговую оборону, стал просить разрешения двигаться дальше, даже лишившись поддержки самоходок и минометчиков, — их у меня отобрали, повернув в тыл «линии Маннергейма», для штурма ее с южной стороны, в районе Соммы. И мне разрешили. Я пошел всем полком дальше. Командир корпуса даже объявил: «Потеряем полк, но узнаем обстановку!»

И когда я взял Роккала, то здесь стал, потому что командир дивизии дал мне категорический приказ: «Стой, а не то расстреляю! Погубишь полк!» Я подчинился, притом со спокойной душой, потому что, начиная от Макслахти, я попал в непосредственное подчинение корпуса, как отдельный отряд, изучающий противника и с ходу сбивающий его…

Наступление на «линию Маннергейма» я начал в двадцать три часа семнадцатого июня. До двенадцати часов дня восемнадцатого июня пришел в Роккала…