Ленинград. Дневники военных лет. Книга 2

На наблюдательной вышке. Утренний лесной болотистый пейзаж; красноватое солнце всходит над лесом. Гул, нарастающий гул, особенно в сторону Шлиссельбургского участка. (Зимой все это было несколько острее, новее, и зимний пейзаж был строже.)

Час за часом идет обработка немецкой обороны. Наша задача: разбить штаб 28-й легкопехотной немецкой дивизии и их батареи.

Когда стрельба закончилась (выпустили сто девяносто пять снарядов), принесли полубелый хлеб, масло, сладкий чай. Хорошо!

Некоторая пауза — можно и поспать…

Днем — методический огонь. Готовимся к новому этапу наступления.

По радио: «Наши части в 16 километрах от Орла».

Батарея Лезотова вызвала три взрыва и пожары. Противник ставит дымовые завесы. Зенитный огонь немцев подавлен, — наша авиация бомбит их оборону с высоты 300–400 метров.

Вечереет… К ужину приехал начальник Пубалта. Сообщил, что передний край противника прорван.

Массированные налеты нашей авиации волнами — идут как на парад! В небе ни одного немецкого самолета. Как изменилась картина по сравнению с 1942 годом!

На передний край, к Неве!

Еду на маленькой дрезине «пионер». Ее ведет низкорослый краснофлотец Смирнов, который весело рассказывает о себе, отвечая на мои расспросы. Я именую его «начальником поезда». Дрезинка легкая, ее могут перенести с места на место два человека. Баллончик с горючим и какой-то чихающий моторчик.

…К вечеру мы бодро примчались к Неве. Нас встретил краснофлотец с поста «Роза». Эта «Роза» — вышка на огромной ели, с которой просматривается глубина немецкого расположения. Под вышкой бревенчатый сруб — тут живут краснофлотцы. Где-то в лесу пиликает гармошка, ноют комары, — расейское, неистребимое… Вспомнилась моя «Война»…

…Иду на передний край. Гати через болота, местами грязь, развороченная снарядами земля. Как все это знакомо! Да, война чудовищно уродлива! Выжженные поляны, сплошные порубки, варварски вырезанная кора сосен и елей — это товарищи шоферы строили себе навесы… Отхожие места, лом, разбитые дороги, по которым трудно пробраться… На карте, вероятно, все это выглядит красиво: доты, дзоты, дороги, сектора, номера. Почему же здесь не навести хоть элементарный порядок? Валяются куски сбитого еще в 1941-м советского бомбардировщика. Почему не убрать, не сдать на лом? Нет заботливого глаза, хозяйской «эстетической» руки. А ведь все можно было бы осилить, ведь два года тут сидят. Но никому дела нет… Отшвырнул пустую банку из-под консервов, валяется тут…

Сумерки… Шагаю дальше. Сырой могильный дух. Кое-где стенки окопов уже обвалились. Над нами бесконечное темнеющее небо. Сосны простирают к небу обуглившиеся ветви-руки. Покалеченные деревья — «мертвый» лес… Я видел его дважды, трижды, четырежды в моей жизни. Я описал его в моей «Войне» и в этих дневниках… Давление всех повторов, пожалуй, уже чрезмерно. «Мертвый» лес, потрясший меня, я увидел тебя впервые в мае 1915 года вдоль шоссе за Ломжей…

Наконец выбрались из окопов. Вот и берег Невы — передний край… Дзоты, огневые точки. Здесь морской пулеметный батальон УРа. Изредка видишь группы красноармейцев. Один из них кричит моему провожатому: «Подплав, как дела?»

Лейтенант Веденькин — долговязый человек в кургузом бушлате — рапортует мне. Показывает свое хозяйство.

Берег, занятый немцами, близко (не более 800 метров). Ясно виден поворот Невы, роща, устье Мойки, совершенно разрушенное село Анненское: домов нет — сгорели, торчат одни кирпичные трубы; руины церкви и школы.

Наблюдатели и разведчики знают тут все устройство оборонительной системы противника.

— Вот там у них офицерский КП… А в подвале — пулемет. В амбразуру видно, как они копошатся.

— Вчера шли по берегу два «тигра». Мы их подбили.

Через Неву стремительно чиркают трассирующие пули. И вновь неистребимые жадность и любопытство охватывают меня. Но уже темнеет, и разглядеть то, что мне нужно, трудно. Левее, в лесу, все время бьет артиллерия.

Совсем стемнело… Разводить огонь нельзя. Пью сырую воду, жую хлеб с куском давно опротивевшей пресной американской колбасы (консервы) и беседую с командиром роты пулеметчиков. Он из тех бойцов, которые дрались на пятачке, дрались яростно, смело… Их было сто семьдесят автоматчиков — в живых осталось семь человек.

23 июля 1943 года.

Занял место для наблюдения в дзоте на берегу. Влево от него открывается широкая панорама. Видимость средняя. Наблюдаю с раннего утра. За все время — ни единой живой души: все в земле, все укрыто. Наша артиллерия, «илы» и «катюши» обрабатывают лес у села Анненского. Черные клубы дыма, клочья взлетающей земли. Мне кажется, что для пролома тройной линии обороны этот огонь и заходы небольших групп «илов» недостаточны.

Все время строчат немецкие пулеметы. Очевидно, огневые точки не подавлены. Вчера наши разведчики проникли до руин церкви села Анненского.