Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942

1/XI – Начало нового месяца, и по этому случаю я замоталась со всякими карточками, пропусками и проч. Положение с питанием в естественном порядке ухудшается с каждым днем. Каждый новый рубеж во времени – месяц, декада – приносит новое ужесточение норм, порядка отпуска продуктов, пользования столовыми. И все ожесточеннее становится борьба за каждый кусок, все более озлобляются люди. Вчера я была в тресте столовых. Там форменная осада: женщины всех мастей, слепые, старики, учрежденческие ходоки, вроде меня, вся эта толпа наседает, дергает, одолевает директора. Маленький рыжий хромоножка тонет среди кричащих и плачущих женщин, беспомощно отбиваясь. Нелегко было пробиться к нему и, главное, безрезультативно. Он все обещает и подписывает, а при обращении на фабрику-кухню директор ее просто не считается с трестом, так как фабрика перегружена сверх меры. А люди уповают на эти пропуска, как на спасение. В нашей столовой сегодня первый день нового расписания смен, и я делала отчаянные попытки удержать эту волну на грани порядка. Каждый пролезающий без очереди и удаленный мною становится моим личным врагом, и когда к этому присоединяется перебой в выдаче обедов, страсти разыгрываются. А так как я ближе всех, то и шишки валятся на меня. В заключение первой половины дня мне пришлось услышать, что меня надо выкинуть, вытащить за волосья, что я «не рабочего классу», и, наконец, откровенное заявление: «пока они нас жмут, но, погоди, придет время, и мы их прижмем». Это говорит представительница «рабочего классу», молодая «комсомолка». Кто же это «они» и «мы»? Такое деление частенько приходится слышать. Начальство? Коммунисты? Да, трудный был денек. К этому надо добавить непрерывный обстрел, взрывы на Балтийском, свист снарядов над головой. Я ходила по поводу обеденных пропусков на завод Радищева и только вышла из их проходной, рядом просвистел снаряд и взорвался метрах в 30 от меня, попал в хлебозавод на углу Косой линии. Признаться, я пустилась к станции рысью. Было инстинктивное стремление до следующего выстрела укрыться под крышей. Но потом пристыдила себя за эту нелепую трусость. Между прочим, когда в конце выдачи обедов у нас кончилась каша и очередь начала кричать на нас, Паня-буфетчица крикнула: «Что вы все на нас, ведь война же!». И ей несколько голосов ответило: «При чем тут война?».

Сейчас второй час ночи, тревога, дома 9 градусов, несмотря на протопленную печку и самовар, который пришлось снова пустить в ход после четырехлетнего забвения. И тем не менее я с изумлением констатирую в глубине своего существа странное спокойствие. Я выматываюсь с обедами, хожу под обстрелом, делю свои 200 граммов хлеба на несущественные ломтики, вечно борясь с желанием съесть их все сразу, и все же я спокойна. Сама не пойму, в чем дело: то ли это спокойствие обреченности, то ли уверенность в конечном результате всех наших бедствий.

«Я не сдамся до последнего…». Записки из блокадного Ленинграда. СПб., 2010. С. 38.

Из дневника актера Ф. А. Грязнова

7 и 8 ноября. Седьмого дали четыре спектакля-концерта. Два здесь же на месте, один на зенитной батарее, один в танковой части. Всюду прием хороший. Кормили на славу. У зенитчиков даже были приготовлены котлеты, без всякой примеси булки, из чистого мяса, у танкистов к ужину были макароны и к чаю пирожок с вареньем. Кроме того, все курящие получили по пачке папирос «Беломорканал» и коробку спичек.

Когда подъехали к зенитчикам, раздались звуки колокола. Воздушная тревога. Нас быстро отвели в командирскую землянку, подходя к которой мы услышали команду: «К оружию». Но тревога была бестревожна. Финские самолеты пролетели стороной.

Когда же ехали к танкистам, наш политрук сказал: «Поздравляю, опасную зону, которую финны всегда обстреливают, так как эта часть дороги им видна, мы проехали».

После посещения танкистов мы вернулись к нашим гостеприимным хозяевам. Обратный путь был также спокоен.

Утром восьмого, усиленно позавтракав: тарелка супа с мясом, вермишель с мясом, чай и хлеб, мы распрощались с сожалением и с клубом, и теплой комнатой обслуживающего клуб персонала, искренне поблагодарили всех и уехали из милого подземного города. Ехали мы уже ближе к Л[енин] граду в какое-то местечко, название которого не помню. По дороге не хватило бензина. Пришлось стоять и ждать, пока водитель машины из танковой части, где мы накануне играли, принесет бензин. Это было то самое место, опасное, кот[орое] так всегда подвергают обстрелу финны. Но сравнительно было спокойно. Прошипели несколько мин, где-то разорвались.

Выходили из автобуса и хорошо видящие видели домики, за которыми находятся позиции финнов. Метров 600–700. Я, как ни пытался разглядеть, даже надев очки, видел только впереди темно-серую полосу леса. Прибежавший начальник подземного клуба, он нас сопровождал, крикнул нам: «Что вы делаете, вы же на виду у финнов, марш в машину!». Мы все послушно влезли.