Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942

… «Хлеба прибавили тогда, когда много людей погибло. Разве это забота о людях. Наша правящая верхушка не голодала. О победе кричать еще рано, отдали немцам сотни городов, а взяли обратно пока немного».

Служащая треста столовых Петроградского района АЛЕКСЕЕВА:

… «Хлеба прибавили, а продуктов никаких нет, все равно с голода умрем».

НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ НКВДЛО Комиссар Государственной Безопасности

3-го ранга /КУБАТКИН/

Ломагин Н. А. В тисках голода. Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб и НКВД. СПб., 2000. С. 181–184.

Из воспоминаний директора Центрального травматологического института Ф. И. Машанского

К декабрю мы уже находились на казарменном положении. В служебном кабинете жил и я. Как во всем здании института, здесь холодно. Оконные стекла давно выбиты и заменены фанерой. Неплотно прибитая, она дребезжит при близких разрывах фашистских снарядов и заходится барабанной дробью, когда начинается оживленная работа наших зениток, установленных в сотне метров от института.

Вечер. Я отдыхаю. На столе светильник – пробирка, наполненная соляровым маслом. Ватный фитилек нещадно коптит. Скудный, но все же свет. Можно было бы оборудовать «люстру» из нескольких пробирок, но горючего мало. Сейчас трудно представить, что недавно в этой комнате было тепло, горели яркие электрические лампы, не было слышно орудийных разрывов и противного дребезжания фанеры.

Стук в дверь. Входит профессор Михаил Митрофанович Казаков. Он мой добрый приятель, но, когда в хорошем настроении, обычно обращается ко мне нарочито официально.

– Товарищ начальник, – говорит он, – бумажку подпишите. – И тут же добавляет: – Порядочный начальник должен ответить: нет.

– Какую бумажку? – спрашиваю я.

– Полезную для меня и безвредную для всех прочих.

«Центральный травматологический институт Наркомздрава СССР, – напечатано на белом листе, – просит выделить предъявителю сего Казакову Михаилу Митрофановичу имеющуюся у вас свободную от опытов овчарку по кличке Серый. Собака нужна для продолжения экспериментальных научных исследований, проводимых профессором Казаковым».

– Простачков ищете, Михаил Митрофанович, – говорю я. – Кто же отдаст собаку, да еще овчарку!

– Отдадут, – уверенно говорит Казаков. – Собака им в обузу, все равно она не жилец – кормить нечем. Да вы подпишите, – настаивает он и уточняет: заведующая лабораторией, по-видимому, считает, что собачье мясо – не мясо. Но мы же не настолько щепетильны.

Документ я подписал. А на следующий день Михаил Митрофанович явился ко мне с укутанной в газеты кастрюлей.

За едой Казаков поделился подробностями операции:

– Когда я предъявил письмо, заведующая даже обрадовалась, что может сбыть кому-то голодающее животное. Ну а пожарские котлеты, как я вижу, у меня получились…

Однако не спасли и собачьи котлеты. Блокадная «диета» доконала меня довольно быстро. Возникли голодные отеки. Лицо отекло так, что я мог смотреть, лишь поднимая пальцами верхние веки. Постепенно развилась общая слабость, и однажды, потеряв сознание, я упал. Очнулся на диване в служебном кабинете. О положении дел легко догадался, почуяв запах камфоры, увидел сидевшую около медсестру.

Последующее нарастание отеков и общей слабости не оставляли надежды на благополучный исход. Слишком много я видел в то время смертей от дистрофии, чтобы тешить себя напрасными ожиданиями. Конец казался неизбежным. Но, к счастью, я ошибся.

Через два дня после того, как я слег, в институт приехала заместитель председателя горисполкома Е.Т. Федорова навестить летчика, таранившего фашистский самолет. Она заглянула ко мне, сказала несколько любезных слов и направилась в палату к раненому летчику. В моем кабинете Евгения Тихоновна пробыла недолго, но поняла, вероятно, много. Вечером того же дня я получил из горисполкома продовольственную посылку – сушеный картофель, масло, сахар, колбасу, крупу, несколько бутылок хорошего вина, папиросы, спички. Для умирающего от истощения человека это оказалось настоящим спасением. Благодаря той посылке, которой я, конечно, поделился с товарищами, мне удалось поправиться. Через две недели я снова приступил к работе.

Выжить, чтобы работать – это было непреложным правилом в блокадном Ленинграде.

Машанский Ф. И. Суровый экзамен // Листки блокадного календаря. Вып. 1. Л., 1988. С. 11–12.

ИЗ СПРАВКИ НАЧАЛЬНИКА УНКВД ЛО А. А. ЖДАНОВУ ОБ УВЕЛИЧЕНИИ СМЕРТНОСТИ И ПОЯВЛЕНИИ НОВЫХ ВИДОВ ПРЕСТУПНОСТИ В ЛЕНИНГРАДЕ

26 декабря 1941 г.

Совершенно секретно

В связи с продовольственными трудностями в Ленинграде увеличилась смертность населения.

Если в довоенный период в городе в среднем ежемесячно умирало до 3500 чел., то за последние месяцы смертность составляет:

За последние пять дней скоропостижно скончалось на улицах города 656 человек.

20. XII – 113 чел.

21. XII – 129»

22. XII – 133»

23. XII – 147»

24. XII – 134»

Из умерших с 1 по 10 декабря: