Ленинградец

– Но русские прорвали пока только первую линию укреплений! – не успокаивался генерал Мальмберг.

– А сколько на это им потребовалось времени? Думаете, им потребуется намного больше времени, чтобы их захватить? Господа, повторяю еще раз, у нас в этой войне нет шансов на победу. Вы сами видите, что кроме разговоров, реальной помощи нам от европейских стран нет. Небольшой ручеек добровольцев из Швеции и Норвегии погоды не делает.

Сейчас мы еще можем отделаться, как говорится, малой кровью. Разумеется, мы УЖЕ не получим ничего за те земли, которые хотел Сталин, но по крайней мере мы сохраним страну и народ. В противном случае мы можем потерять все. Вы хотите сопротивляться до последнего, чтобы потерять еще больше людей и понести еще большие территориальные потери или вообще потерять страну?

На некоторое время установилось тягостное молчание. Наконец, Рюти спросил:

– Что ты предлагаешь, Карл?

– Немедленное заключение мира. Итог войны закономерен: продолжая сопротивляться, мы только понесем лишние потери. Да, мы потеряем значительный участок территории, но русские предлагали нам в два раза больше за этот участок, а вы отказались. Теперь мы просто их потеряем. Но зато сохраним своих людей и потеряем только те земли, которые хотел Сталин. Будем упорствовать – потеряем намного больше!

После небольшого раздумья Рюти со вздохом сказал:

– Хорошо, Карл. Похоже, ты прав, и у нас нет другого выхода.

Через два дня, 17 октября, официальное финское руководство обратилось к советскому руководству с просьбой о перемирии, чтобы мирным путем урегулировать возникший конфликт. На следующий день, 18 октября, временное перемирие вступило в силу и бои на время прекратились. В ходе мирных переговоров финны все же согласились отдать спорную территорию без всякой компенсации, и 28 октября в Москве был подписан официальный мир.

Глава 17

Вот кто бы мог подумать, что я, по своей сути совсем мирный человек, в течение одного года приму участие сразу в двух войнах. Пускай по большому счету и Финскую войну, и Халхин-Гол можно приравнять к вооруженному конфликту, да и мое участие в них, можно сказать, никакое, так, просто проверял, как себя поведут в бою мои танки и самоходки, но все же.

Уже 19 октября я был дома. И так было ясно, что финны сдулись, и раз они запросили перемирия, то явно пойдут на уступки, и войне конец. Пускай мы потеряли раза в четыре больше солдат, чем финны, но, во-первых, они оборонялись, а мы наступали, а нападающий всегда несет большие потери. А во-вторых, в моей первой жизни наши общие потери для такой войны были просто огромны. Для сравнения: тогда за 105 дней «зимней войны» советская сторона потеряла убитыми и пропавшими без вести почти 127 тысяч человек, 246 тысяч солдат были ранены, контужены, получили тяжелые и средние обморожения. Финские потери составили 26 тысяч человек убитыми и 43,5 тысячи солдат были ранены.

Сейчас же наши потери составили около 21 тысячи убитых и раненых, а финны потеряли чуть больше 5 тысяч. Прогресс налицо: почти 350 тысяч человек остались живы и здоровы, что очень немало. Вот и пошли первые значимые изменения в истории, причем в лучшую сторону.

На ноябрьские праздники меня снова дернули в столицу, и снова в парадке. Видимо, очередная раздача слонов. И я не ошибся. Прямо после праздника меня вместе с другими отличившимися командирами наградили уже Боевым Красным Знаменем. Для гражданского шпака вполне неплохой иконостас уже вырисовывается. Красная Звезда и ордена Трудового и Боевого Красного Знамени – не каждый кадровый командир с приличным сроком службы мог похвастаться такими наградами.

А под Новый год пришло извещение, что меня выдвинули на Сталинскую премию. Короче, плюшек выдали по самое не хочу, считай полный комплект. Ну и в завершение образовался у меня земельный участок под дачу.

Вскоре после награждения к нам на завод приехал Жданов, его интересовали танки и другая тяжелая бронетехника. Странно, что он не приехал раньше. Все же, считай, в Ленинграде разрабатывалась и производилась широкая линейка танков, от легкого Т-26 до тяжелого Т-35. Жданов побывал и на моем заводе имени Ворошилова, и на Кировском заводе, внимательно осмотрев все модели бронетехники.

Затем меня, как главного конструктора, и директоров заводов пригласили на фуршет в Смольный. Жданов был очень доволен: еще бы, именно в его городе разрабатываются и производятся самые мощные танки не только в стране, но и в мире. Вот в ходе разговоров, которые, плавно свернув с военной темы, перешли на досуг и отдых, я и сказал, что люблю отдыхать на природе с семьей и что проводить время летом лучше на даче.

Кое-какие слухи, что Хозяин во мне заинтересован и, скажем так, негласно покровительствует, до Жданова, похоже, доходили. Вот он, видимо, и решил свести со мной дружеские отношения. Хоть Сталин и к нему благоволил, но ведь и недоброжелателей тоже хватает, и любой человек, к которому Хозяин хоть как-то прислушивается, может кинуть свой камень на весы в ту или другую сторону. Другого объяснения случившегося у меня просто не было.