В комнате юриста было уютно, горела большая лампа под шелковым абажуром. Из приемника слышалась тихая грустная музыка. В окно залетал ветерок, приносивший откуда-то запах сирени. Когда мать принесла кофе, Михаил Григорьевич представил ей Акселя:
— Мой немецкий друг, антифашист, которому, увы, нельзя жить на родине.
Мать на мгновение остановила на госте безразличный взгляд и вышла.
Они тихо беседовали, сидя на тахте, покрытой бухарским бархатистым ковром. За толстым стеклом башенных часов бесшумно и неторопливо плавал сияющий диск маятника.
Аксель смотрел на свет лампы сквозь рюмку, наполненную коньяком, и вдруг живо спросил:
— А вдруг война? Что вы будете делать?
Горин долго молчал с серьезным лицом.
— С кем война? — спросил он.
— Допустим, что с Германией.
— Буду ждать вас, — тихо ответил Горин и, вскинув голову, посмотрел на Акселя, как бы спрашивая, правильно ли он ответил.
— Но как же вы поступите со своими патриотическими чувствами?
Горин пожал плечами и, подняв брови, закрыл глаза.
— А как к этому отнесется ваша мать?
Горин удивленно расширил глаза:
— А она тут при чем? Я давно вырос из коротких штанишек.
— Для немца мнение матери равносильно закону, — сказал Аксель, отпивая коньяк.
— Очевидно, у нас этот закон отменили в революцию, — усмехнулся Горин.
Часы отбили четверть. Приглушенно шумел Невский, слышались гудки автомобилей, звонки трамваев.
— Вы любите свой город?
— Я хочу, чтобы он любил меня, — рассмеялся Горин — разговор пугал и увлекал его своей остротой.
«Гипертрофированный эгоизм», — подумал Аксель и непринужденно спросил:
— Вы любите Достоевского?
— Нет. Я прочитал «Преступление и наказание» из чисто профессионального интереса, и больше ни-че-го. У меня идиосинкразия ко всяческой психопатии, — убежденно ответил Горин, хотя на самом деле он слово в слово повторил то, что однажды в его присутствии сказал отец.
— Если бы вы судили Раскольникова, каков был бы ваш приговор?
— Оп-рав-дать! Он имел право жить без нужды.
Аксель где-то читал, что среди лиц адвокатской профессии случаются такие психологические перерождения, когда в их сознании размывается грань между стремлением оправдать конкретного преступника и преступлением вообще. Но здесь все было еще элементарнее: просто Горин уже давно готов на преступление во имя вульгарной цели — жить лучше, чем он живет теперь. Ну что ж, агент с такой внутренней пружиной тоже может сделать много.
Горин вдруг подумал, что показал себя немцу не в очень выгодном свете, и решил исправить положение. Он запустил пятерню в свои густые волосы, взъерошил их и сказал:
— Я в себе знаю столько разных характеров, типов, что мне иногда становится страшно…
— Достоевский как раз и воспел это расслоение русской души, — ответил Аксель и стал прощаться…
Краткие данные к портрету завербованного в Ленинграде агента. Кодовое имя Людмила. Составлено майором Акселем на основании полуторамесячного наблюдения.
Настоящие фамилия и имя — Клигина Нина (Викторовна). Возраст — 28 лет. Воспитывалась в сиротском доме. Яркая, красивая внешность. Ей пророчили сценическую или кинематографическую карьеру. По окончании школы приехала в Ленинград, чтобы стать актрисой. В театральный институт не была принята. Поступила контролером в клуб киноработников, где немедленно была замечена ее внешность. Ей обещали роли и даже законный брак, но неизменно обманывали. Тем не менее она вошла в желанный ей круг деятелей кино. В настоящее время живет одна. Имеет комнату в общей квартире. Озлоблена. Завистлива. Острый интерес к дорогим вещам. Обожает светский образ жизни, вращение среди звезд кино. В настоящее время работает помощником режиссера на киностудии. Легко сходится с мужчинами.
Использование агента должно быть осторожным, но польза от него может быть большой, учитывая неограниченную возможность ее знакомств.
Вербовка проведена со всеми формальностями при содействии хорошего знакомого Людмилы — нашего агента Девиса.
Резюме: агент со скрытыми большими возможностями.
Краткие данные к портрету завербованного в Ленинграде агента. Кодовое имя Рубин. Составлено майором Акселем на основании месячного наблюдения.