Ленинградская зима

Горин позвонил два раза. Соседка, знавшая Горина в лицо, недовольно буркнула, что звонить надо три раза, и пошла на кухню.

Горин без стука открыл дверь и быстро вошел.

Нина Викторовна спала. Горин зажег свет, снял пальто, сел к столу и стал стучать ложкой о блюдце. Сначала тихо, потом сильнее и сильнее. Когда она пошевелилась, он громко спросил:

– А где же вино?

Нина Викторовна быстро повернулась на свет и, ничего не понимая, смотрела, сощурившись, на Горина. Как всегда, чисто выбритый, отглаженный, он, развалясь, сидел на стуле и пьяно ухмылялся.

– Боже, что за дурь? – пробормотала она и, узнав Горина, спросила спокойно: – Зачем ты здесь?

– Как это зачем? Что за вопрос? Выпить хочу. Провести время с красивой женщиной, которая когда-то меня любила…

– Убирайся вон сейчас же, – тихо сказала Нина Викторовна.

– Если мне здесь не дадут выпить, я не уйду, – упрямо ответил Горин. Ей показалось, что он сильно пьян.

– Я вытолкаю тебя в шею. Слышишь?

Она потянула со стула халатик и, прикрывшись им, встала.

– Ты слышал, что я сказала? У меня здесь не забегаловка. Убирайся!

Горин встал, покачиваясь, и протянул к ней руку.

– Вон, – тихо сказала она.

– Я пришел по делу, – вдруг трезво сказал он.

– Что еще за дела?

– Которые как сажа бела. Дела доктора Акселя.

– Говори, что надо, и убирайся, – ответила Нина и опустилась на стул.

– Нина, я трезв как стеклышко, – помолчав, начал Горин. – Но меня тошнит от страха. Честное слово, в открытую тебе говорю. Я потому и пришел.

– Что ж такое получается? Сам пихнул меня в эту яму и теперь идешь ко мне плакаться? Уж лучше молчал бы, не позорился.

– Ты говори что хочешь, а я пришел тебе сказать, что хочу бежать с корабля. Поняла?

– С чего бы это ты такого страху набрался? Немцы-то прут… – Нина Викторовна возражала не потому, что так на самом деле думала, она просто ни во что не ставила Горина, не верила ни одному его слову. И еще ей доставляло удовольствие издеваться над его трусостью. – Ты что же, милиции боишься, а встречи с доктором Акселем – нет? – спросила она.

Горин, уронив голову на руки, ткнулся лицом в стол.

Нина Викторовна смотрела на его кудрявую голову и не знала, верить ему или нет.

– Как мы весело жили, Нинка… – тоскливо сказал Горин, чуть приподняв голову.

– Куда уж веселее…

– Можешь насмешничать сколько хочешь… – продолжал Горин. – Я тебе от сердца говорю, как никогда, может, не говорил.

– Ты ж однажды и в любви объяснялся. Так то не от сердца было?

– Скверно я жил, Нина. Скверно, – с готовностью признался Горин.

– Вот и пойми тебя: то говоришь, весело жил, а то – скверно.

– Да, Нина, именно так: весело, но скверно. Спроси ты у меня сейчас: чего я полез в объятия к этому доктору, я ответить тебе не смогу. Если до конца сознаваться – из-за бабы все получилось. Там у них немочка одна работала в консульстве. Мечта идиота – женюсь на немке, буду ездить к ней в Германию и так далее… А она… Ловкие, одним словом, люди, кого хочешь поймают на крючок. Вот и ты тоже…

– Меня с собой не равняй, – ровным голосом сказала Нина. – Я-то поверила в сказки твоего Акселя: отомстите за унижения, вы достойны иной жизни, вы ее получите…

– А может, и получишь, Нин? – вдруг спросил Горин.

– Я жить не хочу, – устало ответила она.

– А я, Нина, хочу. Жить! Понимаешь? – шепотом сказал он. – Потому и хочу бежать… от них… Понимаешь?

– Куда? Куда ты можешь убежать?

– Хотя бы на фронт, – серьезно и решительно сказал Гория. – Уйти добровольцем – и концы в воду…

И вдруг в голове у нее мелькнуло, что вдвоем убегать было бы легче. Лицо ее стало другим. Она широко раскрыла глаза и рот.

– Давай вместе подорвем. А? – продолжал Горин. – Тебя же в медсестры с руками оторвут. А? Нина? В одиночку хуже.

Она крепко сжала губы и, глядя на Горина, как бы ждала от него какого-то главного, решающего слова. Но не дождалась и сказала:

– Не верю я тебе, Горин. А хотелось бы поверить. Понимаешь? Ты сейчас иди.

– Куда идти, Нина? Наверно, уже комендантский час. Заберут…

– Иди. Ничего не хочу знать – иди, и все. Я хочу остаться одна. Позвони завтра…

Горин с огорченным видом взял свою шляпу и медленно пошел к двери…

На другой день рано утром ему позвонил Кумлев.

– Как насчет моего поручения? – спросил он.

– Я у нее был, – ответил Горин.

– Ну?

– Можно ожидать чего угодно.

– Понял, спасибо, – услышал он в ответ. – Хочу заметить, что вы сделали, может быть, самое серьезное дело за все наше знакомство. Еще раз спасибо. До свидания…

Из ленинградского дневника