Ленинградский проспект, Засыпушка № 5

- Зачем ты меня оскорбляешь? - спросила она как-то, чуть не плача от жалости к самой себе.

- Я тебя не оскорбляю. А ты меня не любишь.

- Я требую, чтобы ты меня уважал, - сказала она. - Отвернись, - и стала поправлять мятую кофту.

- Ты холодная, - бросил он. - Никогда не думал, что ты будешь такой холодной.

Тамара наконец привела кофту в порядок.

- А теперь проводи меня, - потребовала она.

Он подошел, положил руки на ее плечи:

- Останься.

- Как ты не понимаешь? Я не хочу тебя терять. Поэтому я должна идти.

Нет, он не понимал, хотя это было так просто. Мужчины никогда ничего не понимают, как только речь заходит об их ущемленном самолюбии.

- Ты не сердишься? Не сердись. Все будет хорошо.

- Вот еще, - буркнул он.

Они уже вышли на улицу и шли под дождем.

- Ты холодная. В этом все дело.

Тамара засмеялась.

- Ты думаешь одно, а говоришь совсем другое.

- Ты в этом уверена?

- Сказать тебе, о чем ты сейчас думаешь?

- Попробуй скажи.

- Ты думаешь: "А все-таки молодец Тамарка!"

- Как ты догадалась? - усмехнулся он.

- Вот мы и проверили наши чувства, - сказала она.

- Придешь завтра? - спросил.

- Пожалуй, нет.

- Ну тогда пока...

И они разошлись в разные стороны. Она пошла в засыпушку № 5 - надо войти на цыпочках, чтобы не разбудить подруг, осторожно разложить в темноте кровать, неслышно лечь, а если плакать, то тоже неслышно, чтобы не проснулись подруги.

- Как вы думаете? - допытывалась Тамара. - Правильно я поступила или нет?

Она замедлила шаг и вздохнула:

- Может быть, я была неправа? Может быть, я обидела его, не сумела объяснить? - она задумалась.

Молчал и я, потому что советовать что-либо в таких делах бесполезно.

Мы шли по Ленинградскому проспекту. За этот вечер мы, наверное, раз десять прошли по нему из конца в конец. Дождь перестал, но холодный ветер сделался еще холоднее и то толкал нас в спину, то задувал в лицо. Проспект был почти безлюден, уже давно схлынула волна, выкатившаяся из кинотеатра с последнего сеанса. Фасад с колоннами погрузился в темноту. Лишь окна междугородного телефона светились напротив.

Молчание нарушила Тамара:

- Неужели он не понимает? Я хочу, чтобы у нас с ним было навсегда, на всю жизнь. Конечно, у него были истории: двадцать восемь лет - возраст. А за мной ни одной истории нет. Он прямо спросил: "Ты была с кем-нибудь?" "Что ты, Алик!" Он поверил мне. И я ему верила. Верила ему больше, чем себе. А он не понимает... - Она задумалась...

Потом сказала очень горько:

- А вдруг ему другая понравилась? Я на танцах видела - танцевал с другой.

- А вы?

- Я тоже с другим танцевала.

- Вот видите, - сказал я, потому что не мог сказать ничего другого.

- Я решила - уеду отсюда прочь. Поеду вожатой в лагерь, где мы на воскреснике были. Уже заявление подала. Послезавтра на бюро будут разбирать. А в субботу у нас вечеринка. Зоя со стройкомбината пельмени устраивает. Я уже пай внесла. И он внес.

- Тамара, вы замечательная девушка. Вы даже не представляете, какая вы замечательная девушка.

- Я - несчастная девушка. Вот кто я.

Что я мог на это ответить?

- Уже поздно. И холодно, - сказала она.

Мы свернули с проспекта и пошли в темноте по палаточному городку. Тамара уверенно шла впереди, я двигался за темным пятном ее кофты. Тамара остановилась, я едва не наскочил на нее. Мы стояли у засыпушки.

- Вот я и дома, - сказала Тамара шепотом.

- Мы еще встретимся, - я пожал в темноте ее руку и пошел меж палаток.

Пожар

Спустя неделю, побывав по служебной надобности на соседней стройке, я вернулся в город.

Опять шагаю к засыпушке.

Иду по знакомой тропинке, а представляется мне, как тут шествует Тамара - среди прошлогоднего мусора, мимо куч железного лома, старой рухляди - в светлом капроновом платье, в туфлях спешит она в клуб "Строитель" на вечер "Учись танцевать красиво"; рано утром, чуть свет, в узких облегающих брюках индивидуального пошива, с итальянским платком на голове, торопится на воскресник в лагерь. Она идет среди мусора влюбленная и гордая, счастливая и беспокойная.

Я шел, глядя под ноги, потому что пробираться по неровностям почвы "нахаловки" было не просто даже днем. И вот я подошел к засыпушке. И поднял голову.