«Ленинградское дело». Вся правда о самом тайном процессе Сталина

«Каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только бы нанесла ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто попытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он — враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, хотя бы был он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью… беспощадно будем уничтожать»[66].

Вот отсюда, видимо, и надо танцевать в определении мотивов возникновения «Ленинградского дела».

Но внешне в поведении Сталина это никак не проявлялось, поэтому те, кто пишет сегодня о «Ленинградском деле», вслед за Хрущевым тычут пальцем в Маленкова и Берию и считают, что вот именно они-то и создали это «Дело». Я же склоняюсь к тому, что прав скорее бывший политический обозреватель Гостелерадио Лев Александрович Вознесенский, который считает, что от самого начала и до самого конца всё «Ленинградское дело» создал и довёл до завершения Сталин, а Маленков, Берия и другие лишь подыгрывали вождю, правда, не бескорыстно, преследуя при этом и свои собственные цели.

Вот только Лев Александрович считает, что вождь это сделал исключительно в силу своего садистского характера. Я же исхожу из того, что причины были более глубокими.

Именно поэтому я не могу согласиться с мнением весьма уважаемого мною, одного из самых информированных экспертов этого периода Станислава Рыбаса, который полагает, что Маленков и Берия, так сказать, втянули вождя в «Ленинградское дело» чуть ли не вопреки его воле.

Ниже я подвергну подробному анализу аргументы Станислава Юрьевича, сейчас же остановлюсь ещё раз на линии поведения Сталина в ареале этого «Дела», на том его аспекте, который полностью остается за пределами внимания пишущих на эту тему.

Как мне представляется, когда вождь в 1948 году окончательно отказался от ждановских инициатив по поводу созыва в 1947 году XIX съезда партии и разработанной Ждановым Программы ВКП(б) и новой Конституции СССР, он полностью отдавал себе отчет в том, что вступает на стезю устранения из политики «русской управленческой команды», а значит — вступает на тропу столкновения с русским национальным элементом в широком смысле этого слова. Он ещё не знал, что этот процесс примет форму «Ленинградского дела», но к чему-то именно такому он уже шёл, так сказать, дозревал в своих мыслях. И опасался этого столкновения. Опасался, судя по его поведению, очень сильно. И начал предпринимать превентивные конкретные меры.

Напуганный в 1947–1948 годах энергичным всплеском национального самосознания со стороны ждановской «команды», вождь перестал вести разговоры о своем физическом старении и возможном скором уходе в мир иной, перестал пугать своё ближайшее окружение мрачной перспективой по поводу того, что после его смерти их всех «передушат, как котят», но готовится к новому возможному повороту событий после его ухода из жизни начал более энергично.

Если судить по реальному его поведению, то начиная с 1949 года в его голове начали вызревать мысли о том, что необходимо физически поменять своё ближайшее окружение, убрав с политической сцены такие мощные политические фигуры, как Молотов, Берия, Микоян и кое-кого рядом с ними (такую «пузатую мелочь», таких чиновников до мозга костей, как Маленков, Булганин и им подобных вождь не опасался, полагая, что если они будут действовать в созданной им системе власти, то развалить Советский Союз после его смерти они будут не в состоянии, да им и в голову такие мысли прийти не могут). Это с одной стороны.

А с другой — вождя сжигала однажды пришедшая ему в голову мысль (после перенесенных им инфарктов и инсультов) о том, что надо принимать меры по дополнительному укреплению самой системы созданного им политического режима. Никаких других обручей, способных ещё более прочно скреплять СССР, кроме аппарата ВКП(б), в его распоряжении не было.

В марте 1949 года Сталин инициирует создание института уполномоченных ЦК во всех союзных республиках и РСФСР, в дополнение к уже существующему на окраинах институту вторых секретарей в ЦК союзных республик. Эти уполномоченные ЦК, то есть Москвы, наделялись практически неограниченными правами. Положение об этом новом институте Сталин поручил разработать Маленкову.