«Ленинградское дело». Вся правда о самом тайном процессе Сталина

Произведенные мною исторические (в том числе архивные) «раскопки» позволяют прийти к выводу, что это утверждение представляет собой либо добросовестное заблуждение, либо преднамеренную ложь и подтасовку фактов с целью снять ответственность за кровавое «Ленинградское дело» лично со Сталина (сторонники этой версии обеими ногами стоят на тезисе: «правильно расстреляли»)[80].

К этой пресловутой выставке мы ещё вернемся, а сейчас следует отметить, что на самом деле всё началось гораздо раньше и совсем не с нее.

Как пишет главный специалист Государственного архива Российской Федерации д.и.н. Хлевнюк О.В.[81], осенью 1948 года в процессе доклада Н. Вознесенским плана экономического развития страны на 1949 год Сталину, Генсеку показалось, что план роста промышленного производства первого квартала 1949 года выглядит слишком скромно, и он предложил повысить его на 5 %.

В архивных документах не сохранилось следов мотивации этой сталинской интервенции. Думаю, однако, что причина была обыденно простой: Генсек сравнил поквартальные планы роста промышленности и не понял — почему темпы роста первого квартала ниже, чем последнего. Но, как нередко бывает в политике, простота этой причины уподобилась тому малому камешку в горах, микроскопическое шевеление которого приводит в движение огромную лавину, которая потом в своем все возрастающем охвате ломает леса и погребает под собой дома и селения.

Вознесенский, по идее, должен бы был объяснить вождю, что по нашему стародавнему советскому обычаю в декабре люди из кожи лезут, чтобы закрыть год с хорошими показателями, получить свои премии и встретить Новый год с хорошим настроением, а первый квартал следующего года всегда начинается с раскачки и потом всё наверстывается по ходу дела. Председатель Госплана едва не впервые в плане промышленного развития 1949 года отразил эти реалии, а не дутые цифры, но объяснять это Сталину у него смелости недостало. С поправкой вождя он согласился, а изменение натуральных показателей в плане оставил «на потом», по-видимому, рассчитывая сделать это по ходу. Но до сведения подчиненных информацию о сталинской поправке довёл сразу же и приказал пересмотреть цифры первого квартала 1949 года в сторону увеличения.

Сотрудники Вознесенского при доработке плана это учли, и 15 декабря 1948 года три руководящих работника Госплана направили своему шефу записку, в которой сообщали, что в связи с перевыполнением плана 4-го квартала 1948 года имеется возможность изменить плановые натуральные показатели первого квартала следующего года в сторону увеличения на 1,7 млрд рублей. Вознесенский записку прочитал, с предложением согласился и прямо на тексте записки поручил внести соответствующие изменения в план первого квартала 1949 года.

Поручил, но исполнение не проверил. Распоряжение было сделано, но что-то в бюрократической машине Госплана не сработало сразу, и этим люфтом во времени (кстати сказать, очень недолгим) эффективно воспользовался Г. Маленков.

Дело в том, что к этому моменту в коридорах кремлевской власти уже получила распространение брошенная в декабре 1947 года (на дне рождения Генсека) фраза Сталина о том, что он уже стар и пришло время подумать о том, на кого можно оставить Советский Союз, когда его, Сталина, в силу физиологических причин уже не будет на этом свете. Как уже говорилось выше, Генсек как бы в раздумье произнес, что на посту руководителя Совета Министров СССР он хотел бы видеть вместо себя председателя Госплана СССР, заместителя председателя Совмина СССР Н.А. Вознесенского, а на партийной должности — секретаря ЦК по кадрам А. Кузнецова. Повернувшись к присутствующим, среди которых находились Жданов, Каганович, Микоян, Маленков, Берия и Вознесенский, Сталин спросил: «Есть ли у кого-нибудь возражения на этот счет?» Совершенно ошарашенные таким неожиданным поворотом мысли Генсека все молча закивали головами (наиболее полно эта ситуация описана в мемуарах А.И. Микояна, но имеются и другие источники, подтверждающие этот исторический момент).

Жданов в этот момент пребывал ещё в зените политического доверия в глазах Сталина, и ему, похоже, в голову не пришло сделать тревожные для самого себя и для создаваемой им в течение последних 10 лет команды управленцев выводы. Андрей Александрович был талантливым в творческом отношении человеком, но искусным царедворцем он, к сожалению для себя и своих единомышленников, никогда не был. Не таковы были политически противостоящие ему Маленков и Берия, которые с этого судьбоносного для всего окружения вождя момента начали отслеживать все организационные ошибки Н. Вознесенского и А. Кузнецова. Не просто отслеживать, но и формировать соответствующее досье.