«Ленинградское дело». Вся правда о самом тайном процессе Сталина

Товарищи, я извиняюсь, что очень затянул с ответами на ваши вопросы. Хотел бы сказать относительно дела, которое мы с вами обсуждаем. Из зачитанного вам решения Центрального Комитета партии и сообщения тов. Руденко видно, что так называемое дело о Ленинградской антипартийной группе было состряпано бандой Берия. Одним из ближайших сообщников Берия являлся бывший министр госбезопасности Абакумов, преступления которого хорошо вскрыты и доложены вам прокурором т. Руденко. Видимо, в ближайшее время будет суд над Абакумовым. У меня было такое мнение, мы обменивались мнениями, не знаю, насколько целесообразно: может быть, суд над Абакумовым следовало бы организовать здесь, в Ленинграде. (Аплодисменты.) Я вам скажу единственное, что удерживает нас от этого — этот негодяй в своих показаниях будет много ссылаться на товарища Сталина. Вот это немножко и сдерживает, а так этого негодяя надо было бы судить здесь, чтобы вы посмотрели на этого врага, потому что прокуратура его разденет, и он предстанет во всех своих многочисленных грехах, которые совершил, во всех своих гнусностях. Об этом надо подумать. Надо в таких делах не давать воли чувству, а больше доверяться рассудку, чтобы выгоднее решить для партии. Ведь можно желать хорошего, а получить результат отрицательный. Надо иметь в виду, что Абакумов арестован по распоряжению товарища Сталина. Видите, какая сложность. За что он был арестован? Если бы Абакумов все дело знал, он мог бы заявить: позвольте, вы меня неправильно арестовали, наоборот, я достоин похвалы. Абакумова арестовали за то, что он якобы укрыл от наказания врача Этингера — старого профессора, который умер в тюрьме. Видимо, это был невинный человек, но он во время следствия якобы показал, что он способствовал умерщвлению товарищей Щербакова и Жданова. Но это, как выяснилось, чепуха. У тов. Жданова было больное сердце, и поэтому он умер. Мы знаем, что тов. Жданов мог бы жить, если бы он немножко осторожнее относился к своему здоровью. Но, видимо, во время какого-либо допроса было получено какое-то показание. Рюмин написал об этом тов. Сталину. Сталин взял тогда тот документ и поставил вопрос об аресте Абакумова. Видите, не пожалел Абакумова, сказал — сейчас же арестовать — и того арестовали.

Сейчас установлено, что тов. Жданов и тов. Щербаков умерли естественной смертью. Значит, Абакумов прав, что не поверил показаниям профессора, значит, он вроде как бы зря сидит. Если формально разбирать историю, как она складывалась, получается, что сидит в тюрьме он напрасно. Но когда умер товарищ Сталин и мы получили возможность после ареста Берия разобраться в делах МГБ, то выяснилось, что Абакумова на костре сжечь надо. Это матерый преступник, заговорщик, но по другим уже делам. Смотрите, какие вещи он творил хотя бы с делом Кузнецова, Попкова и др. Так что это очень крупный преступник, аферист и заговорщик. Вы смотрите. Когда он сидел в тюрьме, он направил такое письмо Берия: «Дорогой Лаврентий Павлович, мне стало крайне тяжело. Вы мой самый близкий человек, и я день и ночь жду, что вы меня вернете. Я вам еще крепко буду нужен. (Вы понимаете, это лишь преступник может так писать: я вам крепко буду нужен. Он еще будет нужен! Значит, они ждали, что такое время будет). Записку, которую я направляю, прошу оставить у себя. Всегда ваш Абакумов». Это из тюрьмы он писал Берия.

Эти преступники вовремя были схвачены. Какую цель преследовали враги, фабрикуя «Ленинградское дело»? Враги пытались ослабить Ленинградскую партийную организацию, поколебать ее единство, пытались отвлечь внимание от решения важнейших хозяйственных и политических задач, стоящих перед страной, опорочить кадры Ленинградской организации, поколебать доверие партии и народа к Ленинградской партийной организации. И, я думаю, что в некоторой мере они этого достигли. Недавно со мной разговаривал тов. Мжаванадзе, который сейчас является первым секретарем ЦК Компартии Грузии. Перед этим он много лет работал и учился здесь, в Ленинграде. В беседе со мной он сказал: «Знаете, когда я прочел решение о реабилитации, дышать стало легче. Я всегда чувствовал, что в Ленинграде хорошая и крепкая партийная организация. Но вот мне было неудобно даже говорить, что я долго здесь работал и воспитывался».