Ленинградское время, или Исчезающий город

Но в бытовой нашей жизни ничего особого не случилось. Освободившись от дум про олимпийскую карьеру, у меня появилось больше времени и сил для расширения круга богемных знакомств. Я без устали упражнялся сразу во всех жанрах художественной литературы. Освоил даже терцины. Вот, к примеру:

Стать бабочкой бы мне, стать муравьем, пчелой,
Чужою сутью стать, чужою оболочкой,
Болтаться б яблоком на ветке, как брелок,
В письме твоем последнем стать намеком, точкой,
Быть ветром вкруг твоих волос, коснуться слез,
На платье стать твоем ажурной оторочкой…

Прочитав несколько пьес Кристофера Марло и Бена Джонсона, современников Шекспира, я тут же и сам изваял пьесу пятистопным ямбом. Что-то с этим безумием следовало делать. Через экс-басиста банды «Санкт-Петербург» Сергея Лемехова я познакомился с карикатуристами Жорой Светозаровым, Славой Белковым, Жигоцким, Сергеевым, Стрельцовым. Это такой Ленинградский клуб карикатуристов. Светозаров, его председатель, тогда прославился следующей историей. Отправив в Италию на конкурс картинку, он этот конкурс выиграл и получил приглашение приехать за наградой. Жора отправился, не знаю уж куда, выправлять заграничный паспорт. На него советские чиновники посмотрели как на сумасшедшего и в Италию не отпустили. А я был из тех немногих, кто за пределы страны выезжал, что вызывало интерес. Еще мог спеть под гитару – меня постоянно приглашали в компании. А когда я узнал, что карикатурист Белков литераторствует, я познакомился с его, не побоюсь этого слова, гениальными текстами и сразу понял, что попал в знакомую мне по спорту конкурентную среду.

Белков, тогда мужчина лет тридцати, невысокий, спортивного сложения, с падающими на лоб волосами, бородкой и усами, с выразительным и простоватым лицом. Однажды у Светозарова собралась большая компания послушать поэта. Белков долго пил чай из блюдечка, все смотрели на него. Хозяин потушил большой свет, оставив лишь настольную лампу. Все выпивали и закусывали, затем затихли.

Белков начал:

Унылая пора настала, господа.
Как коконы, пусты родильные дома.
Счастливых встреч на улицах не жди
И в шлюх не тычь – их нету на углах.
Вечерней мглой иди в сады,
Но даже там нет женщины, рожающей в кустах.
Умерить чем тоску? Что делать нам?
Верстать пасьянс колодой карт,
В которой восемь дам?
Иль бремя эротических утех
Перенести на контурную карту
Разгулами в бродвейских кабаках,
Загулами в борделях Монте-Карло?
…Но краток час ночных метаморфоз
Нирвана грез, желаний перепалка.
Унылая пора настала, господа,
Нет сказочных принцесс – убила их кухарка!

Никто не смел аплодировать, все ждали продолжения.

«Что-то стало совсем жарко», – произнес Слава и мгновенно разделся догола.

Все вздрогнули от выходки поэта, постепенно освоились и перестали отводить глаза. А Белков еще долго читал, голый и посиневший от холода.

Со Славой мы не очень близко, но сошлись. На его слова я написал три песни, они вошли в альбомы банды «Санкт-Петербург». Особым успехом на квартирниках пользовался «Красный бант»:

С красным бантом к тебе приду,
с революционным сердцем бунтующим.
Ты революция. И я штыком
Защищу твою душу и туловище.
С красным бантом к тебе приду,
Расстреляю всех провокаторов.
С красным бантом к тебе приду,
С красным бантом приду и с плакатами…

Однажды Белков позвонил и сказал:

– Предлагаю тебе съездить со мной к поэту Олегу Григорьеву.

Я про Олега кое-что слышал. Все читали его знаменитое четверостишье:

Я спросил электрика Петрова:
«Для чего на шее этот провод?»
А Петров не отвечает,
Только ботами качает…

Цитирую, пардон, по памяти.

– С радостью навещу поэта Григорьева, – ответил я.

– Только я заеду на работу и возьму спирта, – добавил Белков.