Ленни Голд в поисках самого себя. Агни

Чивани и Ленни, не спеша, шли по закоулкам околицы к центру города, который вроде как застыл в липком мареве летней жарищи, где любое, мало-мальское движение казалось противоестественным. Все жители попрятались за толстые стены домов в ожидании хоть малейшей прохлады. Только немногочисленные смельчаки забились в тень уличных кафе и почти неподвижно потягивали из бокалов ледяное пиво. Поэтому неожиданное появление на городской площади, по периметру которой выстроились в плотный ряд нарядные домики местной знати, колоритной, обращающей на себя внимание компании, вызвало заметное оживление. Все взгляды сосредоточились только на них, на старой цыганке в яркой одежде и зеленоглазом, рыжеволосом юнце.

А они шли наугад, куда вели ноги, изредка лениво переговариваясь или делая короткие замечания, их хранители следовали за ними чуть поодаль.

Чивани и Ленни пересекли площадь и пошли по узкой улочке. По обеим сторонам мощеной дороги стояли аккуратные двухэтажные домики зажиточных бюргеров с колоннами и лепниной, свежеокрашенные разноцветной пастелью. По цвету домов можно было определить повседневное занятие их владельцев: желтый – хозяин гостиницы, зеленый – содержатель харчевни, синий – пекарь, красный – мясник.

Когда они проходили мимо желтой, трехэтажной дешевой гостиницы, ангелы неожиданно приблизились к ним вплотную и даже накрыли крыльями. От вида здания у Ленни вдруг сжалось сердце и перехватило дыхание, он даже остановился. Так тело мальчика отреагировало на присутствие зла, которое он уже встречал, и чье имя Адольф Гитлер.

– Ты что-то чувствуешь?

Остановилась и чивани.

– Зло. Здесь родилось зло.

– Чувствительный мальчик, – пробормотала та, кто думала, что еще рано говорить об этом с 11-летним учеником.

– Как ты это чувствуешь?

– Я вижу. Вон из тех окон прямо льется черный туман. Он змеями опутал каждого, кого мы встречали. Он делает их безвольными и ведомыми. Хозяин этих излучений настолько силен, что люди не могут сопротивляться ему даже в его физическое отсутствие. А ты не видишь?

– Нет. Я чувствую зло по-другому, чем ты. Когда рядом опасность, огонь во мне растекается по всему телу, золотая богиня активизируется, распаляется, даже искрится. Однажды я гадала одному пареньку. С виду вообще нельзя было бы сказать, что у ничем внешне непривлекательного заморыша, мог быть такой сильный хранитель. Я чуть не сгорела от любопытства и пристала к нему. Так вот, прямо на моих глазах из него появился второй черный ангел. И по ощущениям этот дом – место его рождения. Я никогда не любила Браунау из-за того, что здесь чуть ли не каждый житель занимается спиритизмом или магией и, возможно, из-за этого тут не счесть мертвых духов.

Ленни пригляделся. И вправду, они были везде, но к ним не приближались, оглядывались, интересовались, но даже не пытались подступить.

Дальше дорога вывела их к главной достопримечательности захолустного городка – собору в стиле барокко, с высокой башней с часами и колоколами, звонящими каждый час.

На его паперти сбились кучкой немногочисленные нищие, рассчитывающие получить деньги у отмаливающих свои грехи более имущих грешников. От их вида и запаха начинало тошнить, и душу заполняла не жалость, а отвращение и подспудное желание не видеть их протянутые трясущиеся, но требовательные руки, и не слышать многоголосый хор фальшиво-жалобного нытья.

Странную, по невысказанному мнению, пару неместных прохожих они пропустили мимо себя молча, проводили внимательным взглядом затекших, воспаленных глаз. Было отмечено, что эта парочка хотя и бедна, но не до крайней нужды, не голодна и абсолютно здорова. Цыган они никогда не трогали, зная, что одно из их основных занятий – профессиональное попрошайничество, и боясь их проклятий на свою уже и так проклятую жизнь. А сила и уверенность, сквозящие в лице и походке мальчика, заставляли опускать глаза, избегать прямого взгляда.

Чивани мельком глянула на нищих и прокомментировала:

– Хотя мои соплеменники и не брезгуют попрошайничать, могу с абсолютной уверенностью сказать, что милостыня плодит нищенство, убивает чувство собственного достоинства и желание работать. Нужно давать деньги только тем, кто хочет выкарабкаться из ямы безнадеги, и кому действительно это поможет. Хотя… лишь бог знает, кто выберется.

Они прошли уже было мимо ступеней храма, когда от толпы отделился один жалкий, хромой, вонючий нищий, возраст которого не определялся из-за корки грязи на коже, споро заковылял к ним на палках, приспособленных под костыли.

– Такие сами на милостыню живут, – хрипло заметил кто-то из попрошаек, вызвав понимающие ухмылки. Толпа ожила в ожидании потехи.

Но нищий догнал чивани и крепко уцепился за руку с янтарным перстнем и что-то мычал, исказив и так безобразное лицо.

– Ты думаешь, она тебе этот перстенек отстегнет? – Толпа уже забыла о роли несчастных оборванцев, благо в такую жару ни один сердобольный прихожанин не мог стать свидетелем их болезненного веселья и начала потешаться вовсю.

Нищий приложился к руке лбом, пришамкивая, загундел просительно и слезно: