Леннон

У меня был свой кабинет, в котором я принимал всяких психов, тащивших мне свои проекты и идеи. Жалко, что я не заснял на камеру весь этот дурдом. Мы перестали заниматься тем, что умели. С этой хренью мы сами себя загнали в капкан. Получили на свою голову бездну проблем. Пол, который спал и видел, как бы смыться, затеял против нас судебный процесс. Еще и сегодня между нами остались неурегулированные разногласия. Я даже не знаю в точности, в чем их суть. Ясно одно: битву продолжат сыновья наших адвокатов, а потом и их внуки и так далее, пока в один прекрасный день какой-нибудь мелкий говнюк не скажет: «Да кто хоть они такие, эти ваши „Битлз“?» Мы не должны были ввязываться в это. Ни за что. На протяжении нескольких лет нас водили за ручку, у меня даже денег в кармане никогда не бывало, а тут вдруг меня поставили к штурвалу корабля. Это примерно то же самое, что выдернуть из толпы первого попавшегося мужика и назначить его министром финансов. Мы платили десяткам бездельников, нанимали секретарш с единственной целью — пялиться на их сиськи, выпускали диски только потому, что исполнитель приходился деверем свояченице знакомого парня. Мы плыли в непроглядном тумане.

Когда мы сделали менеджером Клейна, он навел порядок железной рукой. То есть сделал за нас всю грязную работу. Повыгонял кучу народу. Устроил настоящую бойню. Уволенные долго не могли прийти в себя. Многие месяцы они жировали за наш счет, а тут вдруг мы в мгновение ока превратились в сволочей-капиталистов. Кроме того, Клейн сказал, что одежный бутик надо закрыть. Мы устроили грандиозную дешевую распродажу. Народ к нам ломанулся. Это было классно. Тот день я вспоминаю с удовольствием. Вот чем на самом деле должна была стать фирма «Эппл» — какой-нибудь благотворительной организацией или чем-то еще в том же роде. Как бы там ни было, с деньгами у меня вечно проблемы. Я никогда не умел быть богатым. Если честно, я не столько щедрый человек, сколько человек, не умеющий распоряжаться баблом.

После всей этой тягомотины настала пора ехать в Индию. И снова, в который уже раз, весь мир наблюдал за нами и спешил делать то же, что делаем мы: настроиться на индийский лад. В последние недели я несколько раз встречался с Йоко, мы флиртовали на заднем сиденье моей машины и как бы принюхивались друг к другу, но я так и не мог сообразить, что обо всем этом думаю. Помню только свое огорчение, что приходится уезжать так далеко без нее. А ведь я понятия не имел, как долго продлится наше путешествие. Мы собирались заняться медитацией, не исключено, что обрели бы душевный покой, и некая часть меня нашептывала, что мы можем и не вернуться. Я колебался, не предложить ли ей отправиться с нами, но Синтия тоже ехала, а везти обеих я, конечно, не мог.

Индия. Постараюсь рассказать обо всем без оглядки на свои последующие мысли и переживания. Я имею в виду, что не буду отрицать: наш приезд туда был чем-то необыкновенным. Лагерь выглядел вполне пристойно, и никто нас не дергал. Мы проводили прекрасные вечера в беседах под звездным небом. Дни посвящали продолжительным сеансам медитации. Наконец-то я изгонял из себя вопли и сумасшествие последних лет. Это было лечение тишиной. Впрочем, вопреки моей воле у меня в голове беспрестанно крутились песни. Именно там я сочинил самые красивые свои мелодии, те, что вошли в «Белый альбом». Я превосходно чувствовал себя, но написал Yer Blues — крик о том, что я хочу умереть. Такие вещи часто проявляют себя независимо от наших осознанных ощущений. Творчество постоянно пробуждает какие-то подземные силы. Очевидно, это было предчувствием приближающейся катастрофы.

Мы с Джорджем находились на одной длине волны. Что до Пола, то хотя ему явно нравился этот новый опыт, но душой он был все равно в Англии. Он без конца рассуждал о «Битлз», тогда как здесь не существовало никаких «Битлз». Он хотел, чтобы мы снова отправились в турне, что меня поражало. Зато сегодня я ничуть не удивлен, что он колесит по США с группой Wings, пока я сижу дома и никуда носа не высовываю. В Индии я писал песни, но совершенно не думал о новом альбоме, а уж тем более — о своей карьере. Я сочинял музыку, потому что она сидела во мне и требовала выхода наружу. Вот и все. А Пол пытался наполнить потустороннее пространство чем-то конкретным. Его медитации носили прагматический характер.