Лента Мёбиуса

– Крик. Крик Марии, когда у Нее вырывают из рук Христа. Крики матерей, у которых отнимают детей. Крики солдат, агонизирующих на поле боя. Крик – единственное средство передать страдание в сцене, лишенной движения, это вам любой художник скажет. Крик берет на себя выражение и зрительных, и тактильных, и звуковых ощущений. Он позволяет измерить степень боли. Он возвращает человека в первобытное состояние – состояние зверя, у которого нет другого способа себя защитить, кроме как очень громко зарычать или завизжать. И тогда появится надежда, что хищник его выпустит и ему удастся выжить. Заставить кого-то кричать означает показать, что ты сильнее и что он в твоей власти.

Сирьель посмотрел Вику прямо в глаза, но на лице его не отразилось никаких эмоций.

– Мне кажется, вас и самого вдохновляет то, что я вам рассказал, – заметил лейтенант. – Поговорим теперь немного о вас, если не возражаете.

– О, моя жизнь не особенно увлекательна, знаете ли.

– Могу я узнать, по какой причине вы финансируете музей Дюпюитрена?

Сирьель рассматривал свою пилюлю на свет:

– Витамин D. Знаете, чем он полезен?

– Точно не знаю и не думаю, что…

– Основа витамина D синтезируется в коже под воздействием солнечных лучей. Он необходим для крепости костей и зубов, а его дефицит может вызвать образование склеротических бляшек, гипертонию, сердечно-сосудистые заболевания и все виды рака. У меня рак, господин лейтенант, неизлечимый рак костного мозга, и жить мне осталось, при самом оптимистическом прогнозе, не более нескольких недель.

Вик не унимался:

– Я весьма сожалею, но все-таки почему вы стали финансировать музей Дюпюитрена?

– Люди должны понять, что уродство и непохожесть на других – часть того разнообразия, которое задумал Господь на земле. Я хочу, чтобы они перестали смеяться, завидев человека с фибромой или кистой на лице. Я хочу, чтобы они уважали ближних своих, как бы те ни выглядели. Музей Дюпюитрена – живое свидетельство реальной природы вещей. Такие музеи должны существовать.

Вик встал и оперся ладонями на стол.

– Господин Сирьель, имеете ли вы какое-нибудь отношение к этим убийствам?

Сирьель медленно поднял подол рубашки. Вик внутренне съежился. Сероватая чешуя покрывала не только лицо старика, но и все тело.

– Я с рождения страдаю ихтиозом, наследственным заболеванием, из-за которого моя кожа выглядит так мерзко. Но болезнь – не самое страшное. Она не вызывает никаких болей, от нее не умирают, а современная медицина предлагает лекарства, которые, скажем так, ограничивают урон. Нет, хуже всего…

Он сжал кулаки, и на лице его отразилась такая ненависть…

– …людская злоба. Мое детство и юность были настоящим адом. Полная изоляция, неприятие, косые взгляды… Они не находили ничего лучшего, кроме как издеваться надо мной, показывать средний палец и считать меня монстром.

Он снова смочил губы сложенным в несколько раз платком.

– Для всех остальных мы – все равно что звери в цирке. Уродцы, диковины.

– Мы?

– Совершенно верно, мы.

– Кто же совершил эти жуткие убийства? Зачем?

Сирьель сохранял полное спокойствие. Казалось, его уже ничто не волнует.

– Не знаю.

– Лжете.

Старик указал ему на дверь:

– Не смею вас больше задерживать. Выход там… Я вас провожать не стану.

Вик метнул в него уничтожающий взгляд:

– Я еще вернусь. Уверяю вас. И вернусь не один.

– Надеюсь. Мой дом всегда открыт для всех.

Вик уже направился к выходу, но Сирьель его окликнул.

Обернувшись, лейтенант полиции вытаращил глаза. Старик целился в него из пистолета.

– Как же так, вы хотите меня покинуть, не получив ответа? – сказал Сирьель. – Никудышный же вы полицейский. Сказать по правде, худший из всех, кого я встречал. Сядьте вон там, у стены. И поговорим еще немного. – Он покачал головой, словно ему стало жаль Вика. – Я полагал, что кожа ребенка-сирены, винный уксус, гангренозный запах на месте преступления, «Избиение младенцев» или этот Грегори Маше гораздо быстрее приведут вас ко мне. Я уж подумал, что вы никогда не придете и мне предстоит умереть, так и не воспользовавшись вашей неосведомленностью.

Вик почувствовал, как вокруг него стягивается страшная спираль. Сирьель все знал.

– Грегори Маше? Вы хотите сказать, что…

– Он просто управляющий. «Три Парки» принадлежат мне.

Сирьель взял кочергу и, зацепив горящее полено, бросил его на паркет.

– Вот и все, – сказал он. – Ваше присутствие меня наконец освобождает, моя история завершается, начинается другая. Как говорится, эстафета передана. Мой последователь прекрасно справится с работой.

С легким потрескиванием огонь медленно подбирался к деревянным панелям библиотеки. Вик хотел встать, но Сирьель сделал предупредительный выстрел: пуля прошла в метре от его правого плеча.

– Вы так и уйдете, не узнав?

– Не узнав чего?

– Ваша некомпетентность приводит меня в уныние.

Он снова стал выкатывать поленья из камина, рассыпая по полу множество искр.