Читаем Лента Mru полностью

– Руль!… – хрипел Обмылок в исступлении, раздирая вражескую бороду и не умея уберечь своей, тоже подросшей. – Верни руль! А! – вскрикнул он и ослабил хватку, ужаленный программным требованием, которое немилосердно включилось в нем в ответ на желание не взрывать, а лично рулить в Неправую сторону. – Взорвать! Взорвать! – жалобно застонал Обмылок, повинуясь. Сила вернулась, он снова навалился на Голлюбику, твердя одно: – Взорвать!… – Тупая программа, напрочь лишенная гибкости, хотела одного, не сообразуясь с выгодностью альтернативы.

Светофорова присела, сгруппировалась, распрямилась пружиной и пала на Обмылка, возившегося поверх Ярослава. Зевок и Лайка рванулись на помощь, но их остановил Наждак, в руках у которого неизвестно откуда объявились ножи. На лице Зевка, досматривавшего Наждака, написалось такое недоумение, что тот свирепо захохотал:

– Солобоны! С кем потягаться затеяли, а?

Вера Светова размахнулась и ударила Обмылка по шее хитрым крученым ударом, от которого у того сразу повисли руки. Ярослав высвободился, плюнул, вскочил на ноги и запрыгал, как боксер на ринге, ища себе грушу.

Карта мира продолжала мерцать, приглашая к участию в глобальных событиях. Светофорова отлепилась от Обмылка и обратилась к приплясывавшему Голлюбике с упреком:

– Ты погорячился, старшой. Они хотят участвовать в миростроительстве, это естественно. Имеют право. нас предали, понимаешь? По незнанию, по недосмотру, но – предали.

– Кто имеет право? Они? Да спрячь ты ножи, – разозлился Голлюбика, имея в виду наждака, и ножи исчезли так быстро, что никто не успел заметить, куда. – Они не могут рулить. Они одно заладили – разрушить.

– Это не вина, это беда, – наставительно напомнила Вера. – Ей, между прочим, можно помочь. Все необходимое есть в аптечке. Послушай, Ярослав! Сколько лет ты бьешься с Неправдой? И только ради того, чтобы в свой звездный час соблазниться? Мы с ними находимся в одинаковом положении. Давай установим настоящий паритет, а право рулить ты завоюешь в честном поединке…

Голлюбика рассерженно утерся рукой: с его усов капала кровь.

– Как будто поединок был нечестным, – проворчал он. – И что же будет, если он победит? – Ярослав качнулся к Обмылку, который теперь сидел смирно и растирал себе руки, сколько хватало восстанавливавшихся движений. Руки медленно оживали. – Дадим ему рулить? Чтобы на планету сошла ночь? Нам никто не поручал и нас никто не выбирал передавать ему руль, товарищ светова, – от волнения Голлюбика заговорил маленькими буквами там, где это не полагалось. – Не было такого приказа.

– Но ведь и ты потянулся к штурвалу не по приказу, – резонно заметила Вера. – Если бы все вышло по глупому приказу, Центр уже лежал бы в руинах, а там, наверху, воцарилась анархия. Здесь не Добро и не Зло, здесь Равновесие. Бог смотрит на нас и ждет нашего выбора. Мы отступим от казенщины и сделаем по совести, и будет либо Свет, либо Тьма. Мы избраны судьбой, командир. Неужели ты этого не чувствуешь? Другого такого случая не представится. Сегодняшняя встреча не случайна, от нее зависят судьбы…

– Да мне-то что, – сдался Голлюбика и фыркнул. – И с чего я распереживался? Все равно его не возьмет! Все равно по-моему будет! Наша всегда верх брала, возьмет и теперь!

Обмылок, явно несогласный с прогнозом погоды, молчал, боясь нового приступа болей.

– Так что же – подлечим ему мозги? – Вера Светова, не дожидаясь ответа, повернулась к проему, через который ее отряд проник в Святая Святых. – Я схожу за аптечкой, – сказала она решительно. Света Верова чувствовала, что больше не нуждается в командирском одобрении.

– Иди-иди, – сумрачно рыкнул Голлюбика, продолжавший оценивающе рассматривать выздоравливающего Обмылка. В его собственном мозгу нарисовалась картина будущего поединка Пересвета с Челубеем, здесь и сейчас. Правда куется не только на небесах, но и в преисподней.

Лайка и Зевок жадно следили за действиями светофоровой. Вера преломила ампулы, наполнила шприц и приблизилась к Обмылку. Двойник, темная ипостась Голлюбики, опасливо шевельнулся, готовый выбить лекарство из Вериных рук. В пяти шагах от них разгоралась перепалка:

– Подлянка будет, старшой! – пророчествовал Зевок. – Не давайся! Вспомни про их ножи!

– Угомонись ты, придурок, – огрызалась Лайка. – Они нас вылечат. Больше не будет больно, понимаешь?

– Сейчас, жди, – Зевок не верил и готовился защищаться.

– Заткнись, тебе сказано, – вмешался Наждак. – Сейчас как огурчики станете… с какими сразиться не стыдно…

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное