Лента Mru

Живых стало совсем мало; солнце жгло, тени скорчились под ногами, очень многие из пока уцелевших водителей и пассажиров спали. Кто-то клал голову на рулевое колесо, кто-то растягивался на сиденье.

– Скоро пойдут скелеты, – сказала Тамара. – Сколько дней мы идем?

– Один, – ответил брат Гаутама Гауляйтер.

Остроумный ответ не понравился вздорной Тамаре.

– Не корчите из себя знатока парадоксов. Подите к дьяволу с вашими метафорами.

– Дней восемь, – послушно поправился тот. И, ради совсем уж ненужного оправдания. Добавил: – У меня остановились часы.

– Проснулись! – каркнул Торомзяков. – Они у всех стоят.

Из-за Торомзякова им приходилось останавливаться чаще, чем хотелось. За его сутулой спиной все сходились во мнении, что дед не жилец. «Сказали жильцы», – с улыбкой доканчивал Боговаров.

Но как-то вдруг он, сказавши так, не остановился, а проскрипел:

– Смотрите, – и указал пальцем.

Впереди, в полукилометре от них, что-то происходило. Шестеро незнакомцев – четыре дюжих здоровяка и две женщины обтекаемой формы – занимались тем, что старательно выволакивали из черного ситроена какого-то буйного субъекта; тот упирался и что-то выкрикивал. Подойдя ближе, экспедиция увидела, что он срывается на плевки и шипение.

Глава 7

– А что погубило Нора? – спросила та самая крохотная, но в то же время и самая крупная, звездочка.

– Его подвело собственное краснобайство, – ответили мы.

Назвавшись Умором, Нор, застрявший на общественном автодорожном полотне, пустился в пространные мистические разглагольствования и очень скоро вошел в десятку ленточных любимцев и авторитетов. Ему часто звонили, и он охотно отвечал; его цитировали; номер его телефона гулял по Ленте ядовитым слепнем; ему признавались в любви, его вычеркивали из сотовой памяти за возмутительные идеи; ему грозились набить лицо; его выдвигали в неформальные лидеры Ленты. Создавались телефонные сообщества поклонников Умора и телефонные сообщества умороненавистников. При этом Нор старательно обходил молчанием тот факт, что и сам угодил в западню; недоброжелатели не упускали случая напомнить ему об этом, чтобы не слишком важничал.

Экипаж джипа не остался в стороне от модного поветрия. Покончив с безуспешными поисками выхода, они маялись тревожным бездельем, исправно внимая словоохотливым собеседникам. Нора, местную знаменитость, поначалу никто не узнал – возможно, его спасало некоторое искажение звука. Но вот, в ходе очередного рассуждения, Нор одарил общественность мыслью, которую высказал вскользь, как нечто давно известное:

– Если выпарить первичный бульон, останется философский камень. А весь мир это просто еще один левый чан для сложного синтеза противоположностей, то есть пиратская копия, незаконная ванна.

По чистой случайности он сообщил это напрягшемуся Обмылку. Тот выпучил глаза, прикрыл телефон лапой и глухо воскликнул:

– Это же Нор!

Повинуясь неистовому сигналу светофоровой, он осторожно выведал место, в котором томился автомобиль собеседника.

Им не составило большого труда разыскать ситроен. Оказалось, что он стоял совсем рядом. Голлюбика всунулся в салон и схватил беспечно болтавшего Нора.

– Выковыривайся, сука, – сипел Голлюбика, на миг позабывший о своем незавидном положении и переживая восторг от неожиданного знакомства с главным противником.

– Ярослав! – Наждак говорил взволнованно, взахлеб. – У него в багажнике кто-то копошится, живой!

– Так вынимайте его! – прорычал Голлюбика, крепко держа вырывавшегося Нора.

Зевок, не обращая внимания на компанию ротозеев, остановившуюся с разинутыми ртами в отдалении, рысью обогнул автомобиль, взломал багажник и этим поступком освободил задыхавшегося, грязного, истерзанного генерала-полковника. Против ожидания, генерал Точняк не до конца утратил достоинство. Вывалившись наружу, он смущенно отвел заботливые руки Веры и Лайки, потянувшиеся к нему. Генерал-полковник встал, бодро топнул по раскаленному шоссе и, как ни в чем не бывало, зашагал к головной части своей недавней тюрьмы, откуда уже почти полностью вынули его пленителя.

Наждак всплеснул руками и тут же нетерпеливо махнул зевакам, чтобы те убирались куда подальше. Другая часть его сознания, натренированная в автономной работе, мертво отметила, что это, должно быть, те самые парламентеры-разведчики, о которых уже который (который?) день судачили на Ленте.

За время своего заточения генерал-полковник несколько ослабел умом.

– Так! Хорошо! – обрадовался он при виде происходящего. – Так его! чтоб неповадно было Правду топтать!

– Какая Правда? – заорал на него Голлюбика (вероятно, ему напекло голову). – Что ты понимаешь под словом «Правда»? Вот тебе правда – Солнце, и вот тебе правда – луна, которой нет; о какой еще правде ты говоришь?

И тут же, непоследовательно выказывая жалость к нему, напустился на Нора:

– Что ты сделал с генералом, проклятая сволочь?!

– Я не знал, что с ним делать, вот я и сунул его в багажник! – кричал Нор. Зубы его клацали.

– Куда ты ехал, мразь?! Сбежать захотел?