Лента жизни. Том 3

Но перед лицом вечности шкала оценок, которой мы пользуемся в обиходе, теряет свою мнимую истинность. Борис Машук был и останется в своих книгах, перевоплощенный, согласно законам творчества, в героев его лучших произведений – Рулева, Лютова и других самоотверженных русских людей, истинных патриотов. А вот грядущее «хозяев» нынешней действительности, доведших нашу культуру до нищенского прозябания, куда как плачевно, несмотря на радостно показное обжорное повизгивание у корыта с заокеанской снедью. Проклятые при жизни, они обречены на бесславное забвение в будущем. Ну разве что уж самые одиозные – типа Горбачева, Ельцина и Чубайса – займут свое место в музее восковых фигур монстров и уродов нашего смутного века.

И Борис Машук не жил, и Николай Фотьев, и многие другие амурские писатели давно уже в постперестроечное время не живут плодами своих профессиональных трудов. Спекулятивный бизнес, делание денег из денег (воплощенная греза мирового сионистского банковского капитала) резко сменили приоритеты нравственных и иных ценностей современного быта. Куда уж тут было Машуку на своей инвалидной «иномарке» – «Таврии» – тягаться с «крутыми» джипами, за рулями которых восседают двадцатилетние рэкетиры и проститутки! Но разве мерилом человеческой ценности и достоинства можно считать престижные вещи, даже если они освящены шелестом зеленых долларовых купюр? Нет, и еще раз – нет, и навечно – нет!

Лучшие наши писатели – и ушедшие из жизни А. Побожий, И. Еремин, Е. Замятин, Б. Машук, В. Яганов, и ныне здравствующие А. Терентьев, Н. Фотьев, О. Маслов – истинные провидцы и мудрецы, которых нельзя купить ни за какие соросовские и букеровские подачки. Как тут не вспомнить слова А. Чехова: «Настоящий писатель – то же, что древний пророк: он видит яснее, чем обычные люди». Однако же сразу приходит на ум и библейское: «Великое знание рождает великую печаль». А посему и Гоголь в том же ряду: «Скучно на этом свете, господа…»

Христос в начале своего мессианского пути выгнал торговцев из храма. Вот почему уже две тысячи лет чтят его дела в том числе православные и иные христиане. Его ученики оставили нам книги, на которых человечество учится жить по совести. И если мы и теперь пишем книги, то должны быть готовы к изгнанию своим бичующим Словом торговцев во храме отечественной словесности и к крестному пути на Голгофу. «Помощников» в последнем деле искать долго не придется.

Но совести своей не продадим ни за тридцать сребреников, ни за любое количество долларовых грантов. На том стоим и стоять будем.

«Амурская правда», 25 января 2000 г.

Ни книги, ни денег

В качестве описательной преамбулы скажу, что Андрей Григорьевич Терентьев является одним из старейших членов Амурской писательской организации, в августе ему исполнится 78 лет. Едва окончив школу, он попал в смертельную мясорубку. С первого дня Великой Отечественной А. Терентьев на фронте. Сначала рядовой, минометчик батальона, а к концу войны – гвардии старший лейтенант, командир батареи. Ранениями, контузиями и боевыми наградами отмечен солдатский путь.

После войны его позвала стезя гидростроителя. Камская, Воткинская, Волгоградская, Саратовская и еще ряд ГЭС волжского каскада. В расцвете профессионального мастерства приезжает А. Терентьев на Дальний Восток монтировать турбины Зейской гидростанции да так и остается навсегда, прикипев душою к нашим живописным краям. Ведь к тому времени он становится и писателем, автором ряда книг о войне и буднях рабочего класса, принадлежностью к которому А. Терентьев гордится всю жизнь. Раньше его очерки печатал в журнале «Новый мир» сам А. Твардовский. Становится наш земляк и постоянным автором журнала «Дальний Восток», альманаха «Приамурье мое», газеты «Амурская правда». В 1979 году А. Терентьев был принят в ряды Союза писателей СССР. А через девять лет он выпускает в свет свою новую книгу «Такая доля».

Ну а теперь перейду к сути дела.

В канун своего 75-летнего юбилея задумал Андрей Григорьевич издать в некоем роде итоговую книгу, и даже название подобрал ей соответствующее – «В последнем счете». Все бы ничего, да на дворе свирепствовала вовсю перестроечная анархия, государственные издательства приказали долго жить. Остро встал вопрос, который Пушкин выразил лаконически: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать».

Однако продать рукопись честного человека нынче гораздо сложнее, чем сбыть ворованные таблички из цветного металла с надгробий павших воинов.

Как развивались события дальше, расскажут отрывки из писем Андрея Григорьевича, написанных в Амурскую писательскую организацию за последние три года. Я опускаю некоторые места личного свойства и, для экономии газетной площади, – величания-прощания.