Ленты Мёбиуса

…«Значит, Серёга чего-то знает?! Знает! Знает!» – соображал Алёша …наконец опомнившись, ощутив себя в вагоне. – «Знает, знает, знает», – вторил ему разогнавшийся поезд. – «Значит, я во сне… значит, он чего-то слышал?!» – «Слышал, слышал, слышал», – отвечал поезд.

Алёша глянул в окно, за окном темно, едва различимы убегающие назад деревья. В вагоне сумрачно, длинные лампы на потолке горят слабо, словно находишься в подземном тоннеле.

Напротив купе на боковой полке спит молодой мужчина, подложивший себе под голову обе ладони; на лице его угадывается улыбка. Мужчина прикрыт курткой, один рукав которой сполз почти до пола и слегка покачивается в такт поезду.

Алёша долго наблюдал за этим рукавом. …Потом, зажмурив глаза, потряс головой, нервно дрожа поднялся и, пугая дремлющих пассажиров, стал бессмысленно ходить по вагону взад и вперёд. Иногда его давно не отдыхавший мозг, видимо, чтобы остаться здоровым, переставал работать, и Алёша находил себя то в тамбуре, то у двери проводника, то в одном из купе. Часто вспоминалась мать. …В какой-то момент он стал замечать, что за тёмными окнами рядом с поездом кто-то – какой-то великан-урод! – бежит и следит за ним!..

«Не отстаёт». «Не отстаёт», – метался Алёша по вагону!..

Наконец, не в состоянии больше терпеть, он шатнулся к одному из окон и, почти касаясь холодного стекла, посмотрел в упор: …догадался, вытерев ладонями прослезившиеся глаза, что великан – это его собственное искажённое отражение.

6

Наконец станция!

Поезд тормозил, медленно проезжая мимо склонивших головы фонарей освещения, поочерёдно ослепительно появляющихся в окне, у которого стоял Алёша, и вновь исчезающих, как неуловимые мысли.

На станции в вагон вошли трое: щупленький старик в отутюженном костюме; совсем маленькая ростом старушка с бледным, как бумага, лицом, в шляпе с широкими полями, в вязаной цветной кофте и тёмной юбке складками; и ещё высокая полная женщина в висящем на ней как сарафан платье и болоньевой куртке.

Старички (по всему выходило, что это супружеская чета) примостились ближе к окну, а женщина в сарафане рядом с ними. Она заняла собой почти полсиденья, потеснив соседей. Женщина тяжело дышала, то и дело вытирала носовым платком пот с лица и, похоже, не верила, что уже в вагоне.

…Старушка сидела посередине купейной полки, по-детски побалтывала ногами и беспрерывно что-то рассказывала, поворачиваясь и обращаясь со своим рассказом то к женщине, то к старику. Говорила старушка о больницах, о врачах, о лекарствах…

Алёша в диком порыве подошёл к троице, сел напротив и, облокотившись о столик, упёрся взглядом в старушку.

Разговор прервался… Но уже через пару минут старушка, которая не могла долго молчать, спросила Алёшу, склонив голову на бок, как это делают птицы:

– Молодой человек, вы с нами не перекусите?

Алёша почувствовал, что хочет есть… Кивнул:

– С утра только стакан чаю…

– Ой! Ой, ой. Ну вот и хорошо. Иван!

Старик поставил на стол термос и стал выкладывать приготовленное к чаю. Полная женщина тоже зашуршала своими пакетами.

* * *

Поезд всё так же отстукивал, оставляя позади пройденные километры, когда проснулся Алёша. Уже совсем рассвело. Под головой у Алёши сшитая из разноцветных лоскутков тряпичная сумка, вместо одеяла он заботно прикрыт вязаной кофтой и болоньевой курткой.

Троица сидит как и раньше. Старушка снова что-то беспрерывно рассказывает. Старичок улыбается супруге, когда она поворачивается к нему. Женщина, похоже, старушку не слушает, хотя… перестань та болтать, наверняка попросила бы продолжить.

Алёша, осторожно убрав куртку и кофту, сел. За окном туман, кажется, что его молочная свежесть ощущается и в вагоне. Поезд начал сбавлять ход – приближалась станция. За окном проплыли мимо человек пять косцов. Они были все в белом и шли в ряд друг за другом…

Старушка внимательно посмотрела на Алёшу, снова при этом, как и вчера, склонив голову на бок.

– Ну вот видите, молодой человек, хороший сон – и всю вашу слабость как рукой сняло.

Алёша в ответ улыбнулся, кивнул и молча подал женщинам их вещи. Ему почему-то в последнее время, как от плохого, так и от хорошего, хотелось плакать, и он, сдерживая слёзы, отвернулся к окну. Задумался. Забылся. Поезд укачал его, позволив сознанию обмануться и представить себя в маминых тёплых руках или в детской кроватке-кочалке.

…Поэтому, когда застонала старушка, Алёша не сразу сообразил, что происходит. Старушка не стонала – кричала, только голос её, рождающийся глубоко внутри и преодолевающий много преград, вытекал из перекошённого рта на бледном сморщенном лице всего в один протяжный звук:

– Иииииииии…

Поезд уже почти остановился.

Все трое смотрели в окно, которое находилось напротив купе. Алёша вскочил, подбежал к окну и наискосок посмотрел!..

На платформе несколько уазиков, люди в камуфлированной форме, с автоматами, с овчарками на поводках.

– Что это?

– Зэков принимают, – спокойно ответила краснолицая женщина, сидящая на боковой полке у окна. Женщину знобило, отчего она с головой куталась в большой пуховый платок.