Ленты Мёбиуса

Серёга ничего не ответил.

Опускающееся к земле солнце, отражаясь от снега, действительно слепило. Снег неумолимо таял, напитывая землю влагой, на крышах его уже не было. В поле, то тут, то там, островки зелёной травы. Вода в реке поднялась, недовольно била в перекинутый с берега на берег бон – его, похоже, придётся убрать.

– Смотри! – показал Емеля на ту сторону реки, на покрытое последним снегом поле, по которому только что ушла машина с мясом, часто буксовавшая, оставившая после себя тёмный земляной след. – Дорога поле на две части поделила, будто книга раскрытая. Я уже не в первый раз примечаю.

– Книга, – помедлив, ответил Серёга. – Это только зимой книга, а летом где она? Вот мы летом приезжаем?

…Помолчав, посмотрев на реку, которая тоже казалась ему переплётом книги, Емеля спросил осторожно:

– А чего у тебя за гости в самый разлив были?

– Поэт… Поэт один с супругой. Я им с машиной помог. Вот жена у него, солистка народного хора. В городе. Поёт!

– Да-а. Как мама моя покойница.

Серёга, набрав на земле наводеневшего снега, слепил катыш, отёр им руки и, размахнувшись, добросил до реки. Катыш разбился о воду, но поплыл.

– Пошли давай ко мне, бычка помянем. Аннина-то бутылка, наверно, не взяла?

3

В стороне от реки, с краю деревни, чуть выше её, на небольшом взгорушке, стоит неумолимо разрушающаяся деревянная церковь. Она, уставшая, успевшая верно послужить и начальной школой, и медпунктом, и магазином, настолько обветшала, что даже дети, чувствуя опасность, не забираются больше внутрь.

Загляни в здание через окно: на стенах с осыпающейся на глазах штукатуркой нет живого места – исцарапаны, измараны углём. На дверях церкви амбарный ни к чему висящий замок. На полупровалившейся крыше – маленькое, обречённое на смерть, деревце. …Вокруг Храма Божьего тремя ровными рядами, словно часовые, посажены высоко поднявшиеся берёзы – школьный сад. На многочисленных пальцах берёз молодые, недавно прихваченные холодом зелёные листочки. Они многоголосо перешёптываются, дрожат на ветру, которому, видимо, нравится гулять в кронах деревьев. Из смешенного перешёпота листочков только и можно – подумав перед этим – разобрать: «Отродились..! Как красиво, красиво, красиво, хорошо, тепло, хорошо, хорошо…»

Расстояние от церкви до деревни, полукругом подступающей к взгорушку, небольшое. Склон взгорушка пологий, степенный. По всему взгорушку растёт шиповник, среди которого кое-где увидишь деревцо или одинокие кустики малины. Между церковью и деревней, в неровном кругу шиповника, рядом с двумя молодыми ивами, вырыт колодец. Миниатюрный сруб его с дощатой крышкой ещё не застарел. Не так давно мужики собрались и заменили изгнившую колоду из цельного дерева, служившую, наверное, с самой установки церкви. Рядом с колодчиком положена на землю широкая доска – земля здесь мягкая, влажная, потому как близко к поверхности выбрался родник. На воткнутом впритир к срубу колу висит черпуха, которая сделана из пластмассовой канистры с обрезанным верхом, грубо прибитой к недлинной ручке.

От колодчика к деревне идёт хорошо нахоженная тропинка. Шиповник вдоль неё, чтобы не кололся, аккуратно обстрижен садовыми ножницами. Сбежав с взгорушка, тропинка расходится на две.

Деревня хотя и небольшая, но заняла собой всю голову приречного холма. Правый склон его, к переезду, – пологий, а левый – к поросшему ивняком ручейку – такой же крутой, как к реке. От церкви деревня похожа на гигантского человека, который лежит на боку и от холода или боли скорчился вокруг взгорушка, утопающего в шиповнике. Дома в деревне всё старые, новостроек не видно… Только один, маленький, стоящий рядом с Емелиным перед самым спуском к реке, обшит вагонкой и выкрашен, как говорит сам хозяин, в «клубничный цвет».

Сегодня в деревне не видно людей. Только расселись на антеннах вор'oны, порхаются у нескольких домов куры, да в загородке лениво жуёт траву стельная Аннина корова… Нет даже ребят, которые, пользуясь свободой каникул, беспечно гоняют по деревне дни напролёт. …Не видно их и перед склоном к ручейку – на любимом для игр месте, – где сгрудились картофельные ямы и лежит на боку огромная железная бочка, привезённая несколько лет назад на вечную яму, да так и не вкопанная. Бочка эта привлекательная штука – есть в дне у неё большой круглый вход – залезай свободно. Сколько всего можно устроить внутри!.. Наладились играть… – конечно, в «войнушку»: одни от ручья наступают, другие в «бункере» обороняются. Слышно: «Агонь!», «Уррр-а-а-а!», ещё какие-то беспорядочные крики. Переругивается детскими пронзительными голосами деревянное и пластмассовое оружие. Летят в сторону бункера самодельные гранаты, камни, стукаются о железо – высиди-ка в такие минуты внутри колокола!

Ну-ка?! Прислушаемся!..

Нет, не раздаются по округе гулкие гневножалостливые ответы на удары по железным бокам бочки – никого нет.

Заранее было объявлено в деревне, чтоб всем, кто может, явиться в назначенное время на чистку кладбища от мусора и заполоняющаго всё кустарника. Никто не отказался.