Леон

А знаете… мне ни капли не стыдно. У меня есть характер. Давно нужно показать всем свои зубки, в том числе матери и отцу. Мне выпал отличный шанс сделать это публично.

И плевать, что во мне кричат эмоции, а не здравомыслие.

— Я случайно. Плохая из меня официантка, — пытаюсь отшутиться я, пожимая плечами.

Вы только посмотрите на него. Сам царь явил свои эмоции этому миру — впервые я вижу подвижность мимики на лице Леона, из-за затекших в глаза капель шампанского, ему пришлось закрыть глаза и поджать губы.

— Ты же леди! Дорогая, что на тебя нашло?! — в наш кружок встревает мама. — Леонель, она случайно… она не хотела…

— А вот и хотела! — заявляю во всеуслышание, привлекая к инциденту еще больше внимания. — Никакая я не леди! — вдруг вспыхиваю еще больше, злясь на то, что мама извиняется перед Голденштерн. — До леди мне как до луны, — рывком распускаю волосы, швыряя на пол шпильки из пучка.

Отчаянно пытаюсь снять с себя корсет. Быстро не получается. В нем уже невозможно дышать. Хочу содрать с себя кожу, а не платье.

Я как будто бы за последние пару минут стала больше, шире. Все еще не отдавая себе отчет в непозволительных действиях, просто покидаю мероприятие, стуча каблуками по мраморному полу.

Бегу прямо по длинному коридору и буквально срываю с себя корсет, умудряясь предварительно ослабить его.

Врываюсь в свой зал для танцев, и избавляюсь от платья, оставаясь в утягивающем боди. Обычно в таких танцуют балерины, но я использовала его для того, чтобы влезть в своей наряд.

Злость переполняет меня, словно закипающий яд, отравляющий каждый атом крови. Голосовой командой я включаю музыку и, чувствуя, как слезы душат и подкатывают к горлу, перехожу на экспрессивный танец. Я не думаю о хореографии, о том, как правильно тянуть носок или ставить пятку. На сколько градусов должно быть развернуто колено в плие, и насколько высоко я прыгну в шпагате.

Ни единой мысли, только движения, отражающие мое внутренние состояние.

Я — восстание. Я — мятеж. Я — непреодолимая стихия.

Наступит день, когда я трансформирую все правила и традиции.

Я стану первой королевой, но только для того, чтобы установить свои.

В момент наивысшей точки эмоционального напряжения, выходящего через тело, я слегка подворачиваю ногу и падаю на паркет. Острая боль простреливает лодыжку, слезы выступают из глаз. Я все еще могу шевелить суставом, значит, это не перелом.

Возможно, сильный вывих. Черт.

Спустя пару минут, неприятные ощущения утихают, и я осознаю, что скорее просто не так встала в позицию. Нога шевелится, и легко отделалась.

Но падение стало последней каплей за день.

Зареванная, измождённая и замученная я поднимаю взгляд в зеркало, вглядываясь в свое отражение. Тоже мне, бунтарка и мятежница. Это провал, родители мне всю голову выклюют из-за этого инцидента.

Нам нельзя ссориться с Голденштерн, а им с нами. Даже по пустякам. Наши семьи воевали около двухсот лет назад, и союз кланов держится на прописном перемирии и четких договоренностях. И браках.

Пытаюсь выровнять дыхание и параллельно ползу к своей сумочке, оставленной на полу.

Разум затуманен туманом, в голову врываются тысячи мыслей. Я не хочу их слышать. Я не хочу никого видеть. Я не хочу быть частью этой семьи!

Я хочу умереть.

Исчезнуть.

Инсценировать свою смерть.

Или действительно просто «удалиться». Может, тогда меня будут любить такой, какая я есть? Когда я буду мертвой?

Нервно нащупываю пузырек с антидепрессантами, который выписал мне мой психотерапевт. В нашей семьей у каждого есть мозгоправ и это не удивительно. На нас с сестрой и братом оказывается слишком много давления, у родителей — свои тараканы и кризис средних возрастов. Не знаю, что со мной будет, если выпью горсть этой дряни залпом. Но сейчас я близка к тому, чтобы послать всех к чертовой матери и сделать это, не оставив предсмертной записки.

Набрав горсть таблеток, я внезапно цепенею от ужаса. Всей кожей ощущаю присутствие еще одного человека, возвышающегося сразу позади меня. Его отражение в зеркале кажется огромным, многоликим и бесконечным.

Леонель Голденштерн стоит за моей спиной. Меньше чем в полуметре.

Молодой человек подкрался бесшумно. Словно сама Смерть.

Или дьявол, пришедший по моему душу — именно такой у него сейчас взгляд. Его гипнотические глаза прикованы ко мне пристально, а зрачок расширяется и заполняет почти всю часть серой инопланетной радужки.

Я никогда не забуду этот взгляд. Даже если мне память сотрут. Не забуду. Бросающий меня в дрожь, вызывающий легкий тремор, наматывающий внутренности на раскаленные виллы.

Черт. Что он здесь делает?

— Встань, — приказывает Леон, произнося это словно таким тоном, что невозможно ослушаться. — И замри, — едва слышно добавляет Голденштерн. В его шепоте столько силы, что кажется, в зале стекла начинают дрожать. Еще один шаг с его стороны и он совсем близок ко мне. Я чувствую его запах: амбра, табак и древесные ноты сошлись в вальсе дорого парфюма.