Леон и Луиза

Но поскольку для Леона на виноградниках юга не было работы и втайне он, как и все парижане, ясно понимал, что в провинции он за короткое время смертельно заскучал бы, то он продолжал мучиться в нелюбимом городе. Один или два раза в хорошее время года они с женой и ребёнком ездили на борту Bateau Mouche вниз по Сене и устраивали пикник в лесу Сен-Жермена-ан-Лэ, а между Рождеством и новым годом он ездил на поезде в Шербург, чтобы повидать мать и отца. Остальные триста пятьдесят дней он проводил в пределах города, причём самого города он триста дней в году и не видел, за исключением дороги на работу от улицы Эколь до Набережной Орфевр.

Леон снова удивился, как резко на краю города оборвалось море домов, перейдя в зелёно-бурый вал лугов, полей и пашен. У Порт-де-ля-Шапель недалеко от железной дороги ещё стояло несколько фабрик и складских ангаров, а на берегу Сены несколько навесов и амбаров; но сразу за газгольдером Сен-Дени, где из дымовых труб ещё валил густой, вялый дым, крестьянский малчишка уже гнал на пастбище коров, до горизонта убегала прямая, как стрела, аллея тополей, и жёлто-золотые ивы гнулись под резким северным ветром.

Леон почувствовал острое желание выйти на ближайшей станции, купить какой-нибудь велосипед – а ещё лучше: украсть – и под открытым небом, на свежем воздухе, под дождём и против ветра ехать к морю. Седалище будет болеть как тогда, мышечная боль будет как тогда, он будет подбирать по дороге всякую дрянь и глаз не спускать с горизонта в надежде, что там появится девушка в блузке в красный горошек на скрипящем велосипеде. Он купит хлеба и ветчины и будет пить воду из источника, будет облегчаться в кустах как крестьянский мальчишка, а в непогоду будет искать укрытия в пустых сараях как бродяга – и всё это будет бессмысленно и безнадёжно и станет ещё одной гадкой мелкой глупостью; недостойной его Ивонны, недостойной его Луизы и недостойной его самого.

Поездка длилась два часа и тридцать пять минут. Между Амьеном и Аббевилем железнодорожная линия проходила рядом с мощёной просёлочной дорогой, по которой Луиза и Леон ехали в тот раз. Ему чудилось, что он помнит вот эту харчевню или вон ту мельницу, а может, и одинокую липу или особенно красивую виллу, и он напряжённо вглядывался в поисках гряды холмов, на которой Луиза и он, в версте друг от друга, по отдельности полегли в бомбовые воронки. Спустя десять лет после окончания войны самые явные следы военного опустошения уже исчезли; люди починили дороги и заново отстроили дома, а природа сровняла окопы и милостиво покрыла зеленью бомбовые воронки.

В Аббевиле он сел на туристический трамвайчик, который доставил его по тряской дороге в Ле Трепор. Он был единственным пассажиром, за исключением пары школьников и девушки в деревянных башмаках, у которой на коленях стояла корзина белокочанной капусты. По трамваю было видно, что за годы войны, инфляции и экономического кризиса парижские отдыхающие иссякли; лиловая обивка сидений обносилась и растрескалась, стёкла окон были мутные, кожаные ремни рваные, хромированные штанги поблекшие, а рельсы гнутые, и между ними рос бурьян. По дороге никто не сел в трамвай и никто не вышел. Только на конечной станции на набережной Франсуа Первого школьники с шумом выбежали наружу, за ними выскользнула девушка в деревянных башмаках.

На портовой набережной Леон огляделся, как будто присутствовала хоть малейшая возможность, что из боковой улочки, в каком-нибудь окне, на борту рыбацкой лодки покажется девушка с зелёными глазами. Вон у того уличного фонаря они тогда поставили свои велосипеды, где-то возле этой причальной тумбы она на нём повисла. Вот здесь она бросала в воду у причала белые полоски жира со своей ветчины, вон там она своими пальчиками сунула ему в рот последний кусочек, а вот здесь потешалась над слащавыми рожами отдыхающих. Из этого источника она пила воду, по этим булыжникам мостовой, между которыми росла трава и мох, она ступала своими чёрными, разношенными тапочками на шнурках.

Туристические лодки, которые тогда пыхтя и дымя въезжали в бухту и выезжали в море, теперь стояли на причале у портового парапета, на корпусе у них были водоросли, а люки заколочены досками. На набережной не видно было белых зонтиков от солнца, розовых туфелек и блестящих гамаш, лишь растрёпанные чайки, косматые собаки и орда босоногих мальчишек, играющих в футбол пустой жестяной банкой. Только рыбаки по-прежнему были на месте и приводили свои сети в порядок, курили трубки и узловатыми руками поглаживали свои морщинистые затылки.

Леон пошёл к маяку, сел там на парапет и поёрзал по нему из стороны в сторону, пока у него не возникло чувство, что он нашёл то место, на котором сидела Луиза. Тогда он положил ладони на парапет и погладил камни. Вдруг он почувствовал, что голоден; с завтрака он ничего не ел.