Леонардо. Жизнь и удивительные приключения великого флорентинца. Книга 3

Но больше всего его ранило то, что из-за распространившихся вокруг него грязных слухов к нему перестала приходить Лиза. И не потому, что она его разлюбила, нет, – она по-прежнему его любила, как и он её, – он сам запретил ей приходить, пока не улягутся сплетни, которые могли легко перекинуться на неё и новорождённую девочку. Ими Леонардо дорожил больше, чем собственной репутацией. Каждый день он вспоминал златокудрую, голубоглазую Катарину и её звонкий голосок. Ей шёл уже второй год, и выглядела она очаровательно настолько, что даже привыкший обращаться с воловьими шкурами сеньор Джоконда, и тот, глядя на неё, растаял. Мерзкие сплетни, вращавшиеся чёрным смерчем вокруг Леонардо, не задевали его жены и родившегося ребёнка, и поэтому его невыносимая притязательность, ранее не дававшая моне Лизе покоя, постепенно улеглась; к тому же он по-прежнему боялся Леонардо, зная, что мастер влюблён в его жену и может за неё здорово наказать, тем более, это могло случиться в те моменты, когда он впадал в ярость и становился совершенно неуправляемым. Один из таких случаев сеньор Джоконда наблюдал у старинной церкви Санта-Кроче, неподалёку от палаццо Веккьо, где открылась новая школа мастеров живописи приехавшего из Рима мастера Пьетро Перуджино.

Леонардо возвращался с монастырских строительных складов собора Мария дель Фьоре, куда он часто наведывался, чтобы посмотреть, как у молодого двадцатидевятилетнего ваятеля Микеланджело Буанаротти продвигаются дела по преобразованию испорченной мраморной плиты в скульптуру. Его восхищало мастерство, упорство, а главное: быстрота Микеланджело, с которой он работал – пятиметровая человеческая фигура буквально на глазах появлялась из камня. Леонардо в сравнении с Колоссом, возводимым в Милане, и подумать не мог о такой быстроте. Хотя его медлительность оправдывалась тем, что он, наряду с Колоссом, работал над «Тайной Вечерей», обустраивал праздники вельмож Медиоланского Двора и герцога Людовико Сфорца, занимался строительством каналов и публичного дома и ещё множеством дел, отрывавших его от основной работы. Однако ни одна из этих объективных причин не принималась во внимание флорентинцами, судачившими о том, что Микеланджело превзошёл в ваянии Леонардо. И зрелый мастер теперь может довольствоваться отныне только лишь насмешками – они-то, насмешки, в дополнение к клеветническим сплетням, распространяемым его братьями, и стали той искрой, воспламенившей его гнев, когда он проходил мимо школы мастеров Пьетро Перуджино. У её дверей на улице толпились его ученики и среди них три старших брата Леонардо: Антонио, Франческо и Пьеро, показывавших на него пальцем, при этом громко отпускавших язвительные оскорбления и смеявшихся над ним. Леонардо, уставший от насмешек, истерзанный издёвками братьев и флорентинцев, ставшими за последнее время для него невыносимыми, сам не заметил, как его захлестнула волна настоящего звериного бешенства и как он оказался в центре этой толпы; как в считанные мгновения расшвырял их в разные стороны, кому выбив зубы и сломав челюсти, кому переломав рёбра; а кому едва посчастливилось остаться в живых, так как он чуть было не свернул им шеи. Не смог утихомирить Леонардо и подоспевший к месту его расправы над насмешниками и отряд берровьеров городской джустиции, во главе с их капитаном Джузепе Раймондо, горделиво восседавшим на коне и повелительным тоном отдававшим им приказания, – он первым оказался среди жертв городских стражников правопорядка. Леонардо с такой силой врезал кулаком по рёбрам его лошади, что она, похоже, ни разу не испытывавшая подобной боли от самых острых шпор своего наездника, шарахнулась вбок; её ноги заплелись, и она с громким ржанием рухнула на землю вместе с седоком, издавшим вместе с ней истерический вопль испуга. Далее: ни один из рядовых берровьеров джустиции не рискнул подойти к Леонардо даже на расстояние протянутого копья. Они стояли и безысходно тупо смотрели, как он расправляется с последними, расползавшимися от него в разные стороны насмешниками; каждый из них, разумеется, думал в этот миг только о том, что, слава Богу, гранитный кулак этого мастера не коснулся их мягкой для этого дела физиономии. Сеньор Франческо Джоконда, наблюдавший за расправой Леонардо от угла палаццо Веккьо, думал о том же… Прекратили эту бойню, выскочившие из школы мастеров друг Леонардо мессере Пьетро Перуджино и его ученик Рафаэль Санти. Увидев их, Леонардо застопорил расправу, и душивший его гнев утих. Он глядел на них в упор, ожидая, как принято в таких случаях, осуждения за причинённое людям увечье. Но такой реакции от Пьетро Перуджино не последовало. Он прошёлся между охающих полутрупов, перешагивая через некоторые из них, потрясая им указательным пальцем, не будучи уверенным, что хоть кто-нибудь из них, стенающих и полуживых, его слышит.