Леонид Андреев

Эти тревоги имели реальные основания. В начале последнего андреевского лета кто-то из беженцев передал Леониду Николаевичу записку из Петрограда. «Дорогой брат, — писала Римма, — спаси моих детей и меня от голодной смерти. Сделай все, что можешь, чтобы взять нас к себе. Умираем»[582]. Андреев немедленно подал прошение в сенат с просьбой разрешить въезд в Финляндию его сестре и детям. Но ответа так и не дождался — такие бумаги, как правило, нуждались в постоянных личных хлопотах… Забегая вперед обрадую читателя: сестра и племянники писателя не только выжили, но и соединились в конце концов с вернувшимся в Петроград Андреем Андреевичем Олем.

Суженный семейными рамками круг общения Андреева несколько «раздвинулся» к осени 1918-го, когда семья переехала в Тюрисево. Леонид Николаевич попадает вдруг в общество, как сказали бы теперь, российских «олигархов» — финансовых и промышленных «воротил», сбежавших и, кстати, сумевших вывезти из России свои капиталы. Привычного — «андреевского круга» — интеллигенции и «братьев по перу» вокруг него почти не осталось, иногда общались с живущими в Нейволе Фальковскими, в 1918 году несколько раз приезжал из Гельсингфорса Николай Рерих, но и тот — вскоре уехал в Англию. Приходилось налаживать контакты с «колонистами», вызывающими у Леонида Николаевича весьма противоречивые чувства: «легкомыслие, наивная самовлюбленность, дурное воспитание, наряды, крикливость, в то же время некоторый природный ум и доброта»[583] — такой виделась ему ближайшая соседка — Мария Вальтер, жена Николая Григорьевича Вальтера — довольно богатого пожилого юриста, бывшего когда-то главой Петроградской городской думы. В доме Вальтеров Андреевы познакомились и с Самуилом Лазаревичем Гуревичем, лесопромышленником, человеком весьма необычным, одновременно богатым и щедрым, именно он немедленно предложил писателю финансовую помощь. С этой семьей Андреевы быстро сдружились и даже провели несколько недель в их имении на Ладожском озере летом 1919 года. Сошелся Леонид Николаевич — как уже писалось — и с бывшими акционерами «Русской воли». Живущий по соседству Григорий Блох и сам тогда сочинял стихи, а потому был весьма заинтересован в общении со знаменитым писателем. Он прочел все последние тексты Леонида Николаевича и рассыпался в комплиментах, от которых писатель давно отвык; возможно, ему и Ефиму Шайкевичу мы обязаны тем, что «роман итогов» — «Дневник Сатаны» — оказался все же написанным.

Для «тюрисевского общества» Леонид Андреев оказался настоящей находкой, общения со знаменитостью искали многие: «Живу я сплошь на людях. Мне нравится», — запишет Андреев в сентябре 1918-го. По вечерам тюрисевский «высший свет» собирался у кого-то на даче, где и начиналась бесконечная карточная игра. «Не можете себе представить, каким я сделался здесь карточным игроком, только и думаю о картах» — действительно, игра в винт стала нешуточным увлечением Андреевых, когда не было общества, он, мать и Анна Ильинична играли втроем, в семье шутили, что поглощенность карточной игрой принимает у Анастасии Николаевны размеры, «угрожающие для семьи».

Но вращение в «высшем свете» приносило и более серьезные плоды, именно здесь, поощряемый новыми знакомыми, Андреев написал «S.O.S.», его соседи по Тюрисеву отчасти и спровоцировали его амбициозные планы занять пост министра печати и пропаганды в Северо-западном правительстве. Одним из соседей Андреевых оказался Владимир Николаевич Троцкий-Сенютович, этот довольно состоятельный промышленник был заметной фигурой в политической жизни русской эмиграции северо-запада, работал он и в Политическом совещании, имел некоторое влияние и во Всероссийском правительстве Колчака. Вадим оставил его не слишком-то доброжелательный портрет: этот «высокий расплывающийся старик» постоянно носил корсет и даже в деревне появлялся среди сосен в черном, наглухо застегнутом пальто и с тросточкой. Владимир Николаевич мог стать для Андреева во всех отношениях весьма полезной фигурой, тем более его дом находился в двух шагах от дома Андреева, но их тесному общению помешали «дела сердечные» — писатель неожиданно влюбился в жену «олигарха» — Веру Петровну. По первому впечатлению «молоденькая жена какого-то крупного банкира» Верочка напомнила писателю его Екатерину Ивановну: «цветы и костюмы, трое кукольных детишек при англичанке, молодость, одиночество и пустота существования при тяжелом и вечно занятом муже». Узнав ее лучше, Андреев находит в «молоденькой жене банкира» черты тургеневской героини.