Читаем Леонид Филатов полностью

...Понимаешь, у меня как бы долгое время возникало часто ощущение собственной правоты. Но как правило длилось оно очень недолго... Но, как-то жизнь вносила коррективы даже не в мою правоту, а в то, что вот – прав, прав – ну и что? А в отношении к миру то какая она твоя правота? Вот, скажем, ушел я от Эфроса, бомбил его, критикой своей, а Эфрос – раз – и умер. Вот вся твоя правота. Она как бы осталась правотой как бы при живом Эфросе, но Эфрос-то уже не живой. И что означает твоя правота, сколько она весит? И имела ли она смысл в виду такого мощного аргумента, как смерть? То есть абсолютной правоты такой – того или иного человека – я думаю, ее и не бывает. Чьей-то абсолютной правоты. ...Те экстремальные попытки доказать свою сиюсекундную правоту – тоже эти соблазны потихоньку у меня исчезли с годами. ...Хотя Станислава Говорухина я вижу иногда в телевизоре – я понимаю, что он говорит, и зачастую соглашаюсь. Вот я уже на той стороне, вот я уже там, вот я уже и флаг – повесил, водрузил, как говорится. Ну и что? А что поменяется в пейзаже?.. Я как бы согласен с человеком на том берегу уже, который как бы это же утверждает – и все-то он победил, он пробился, он проплыл – но смысл? Я смысл имею в виду не прагматический такой сиюсекундный, а как бы с забегом вперед... Но должен сказать помимо прямого полезного смысла я очень разделяю движение тех или иных людей, как реакцию на несправедливость... как такая рефлексия чести. Это тоже немаловажно... рефлексировать на тему чести и благородства.

...Задуман я был как поступочник... Случились всякие помехи, которые мешают мне активно существовать в жизни. Но я думаю, что я человек – созидатель, но такой визуальный, на то, что я делаю, я должен иметь отзвук, лучше сейчас. А когда говорят – вот потом, после смерти... не надо после смерти ничего уже. Сейчас хочу... Хорошо или нет... Занятно или нет.

...Мы же все путаем в юности. То есть освоение Москвы – не будем говорить – завоевание, потому что приехав только в Москву я понял, какой же это здоровый мир. Какой же гигантский город Москва. Я никогда не только в таких городах не был, но я вообще как бы – про Землю не думал, что она такая большая Москва, конечно, подавляет в первую секунду и в первые дни. Видимо, у провинциалов есть такое нахальство... от незнания масштаба, даже непонимания ими. Как провинциалам – им надо пробиваться. Такие грезы вперед конечно есть – вот я когда-нибудь буду знаменитым. А чем жить каждый день? Для меня это была первая влюбленность в училище, в уже знаменитую артистку, хотя студентку, которая длилась несколько лет. Мне казалось это любовь. Но вот прошли годы и вот сейчас, когда я об этом думаю – может это и была попытка завоевания Москвы. Она казалась в те годы сильной принадлежностью Москвы. И, вообще... и кино, и все вместе... здесь все сошлось.

...Тогда, правда, кино меня в упор не видело. Вернее я ходил, как все на пробы. Я тогда не понимал, что эти пробы – сутолока просто. У дверей тебя никто не видит и с тобой всерьез никто не говорит. Проходят вереницы, и их никто не запоминает ни по именам, ни в лицо, но аккуратно ездил. Когда лет 27 стало – я перестал ездить. Я тогда понял, не сложилось. Что делать – и без кино люди живут. Но как бы сказать, что я как бы оставил мысли о кино вообще – наверное, не правда. Так, греза оставалась...

...Еще в школе в Ашхабаде я не пропускал ни одного фильма, который выходил на экран. Венгерское, польское, «Новости дня» и науч.-поп. – я смотрел все. И вот я поступил в театральное училище имени Щукина и стал актером, меня позвали в театр... на Таганке. Я уже играю. А в кино не зовут. Но я продолжал усердно ходить в кино в Москве. Я прорывался в Дом кино на закрытые просмотры... дружил и дружу с Владимиром Владимировичем Дмитриевым – это наш киновед, ученый... работает в Госфильмофонде, в Белых столбах. И он меня пригрел вниманием, позволял смотреть самое разное кино. ...И когда мне было уже чуть за тридцать, меня позвал в свою первую картину на Мосфильме Костя Худяков, называлась она «Иванцов, Петров, Сидоров». Фильм этот, по счастью, увидел Саша Митта, с которым мы были знакомы, но не работали никогда вместе и даже особенно не общались, а почему-то он меня позвал в картину «Экипаж». Так началась карьера киношная. Хотя я в ту пору еще не до конца верил, что вот сейчас начнется работа, сейчас начнется кино, хотя Саша Митта сам сказал – ты будешь знаменит. Завтра же... Посыпались всякие сценарии, звонки, приглашения, но как-то все очень быстро... Все это стало обыденным, обычным. ...Кто-то правильно сказал – сбывшаяся мечта перестает быть мечтой, той недостаточностью, за которой все время следует идти, к чему надо стремиться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии