Леонид Гайдай

И однажды заглядывает к нам Леонид Иович. А у нас, как всегда, бутылочка на столе, закусочка… Зашел разговор о голосе главного героя «Двенадцати стульев» Гайдай поначалу хотел, чтобы его озвучивали шесть разных артистов! «Что ж тут хорошего, — говорю я ему, — артист будет как петух — на все голоса?» Гайдай выпил рюмку и ушел. На следующий день мне позвонили со студии и пригласили на озвучку. Арчил по-русски говорил хорошо. Но он много работал на эстраде, и его частенько подводила манерность. Гайдай всеми силами пытался ее из него выколотить. А однажды не выдержал и честно ему сказал: «Я тебя перетонирую!»^{169}.

По другой версии, в период озвучания Гомиашвили попал в больницу и физически не мог присутствовать в студии, когда картину надо было срочно заканчивать и сдавать. Как бы то ни было, Остапа Бендера почти полностью озвучил Саранцев (голос Гомиашвили остался лишь в нескольких фрагментах — видимо, тех, где был сохранен звук, записанный во время съемки).

В результате отношения Гайдая и Гомиашвили серьезно испортились. По словам Нины Гребешковой, Леониду Иовичу вообще не понравилось работать с этим актером. На съемках Гомиашвили частенько лебезил и заискивал, что, понятно, не могло не покоробить Гайдая, не выносившего никакой фальши ни в профессиональных, ни в бытовых отношениях. А когда фильм был готов, Гомиашвили, возмущенный тем, что его «лишили голоса», резко сменил интонацию с льстивой на хамскую.

— Если бы я знал, что режиссер такое говно, — заявил он Гайдаю, — не стал бы сниматься.

— А если б я знал заранее, то не стал бы снимать такого говенного актера, — парировал Гайдай.

После этого всякое их общение прекратилось. Однако через шесть лет Гайдай неожиданно позвонил Арчилу:

— Хотите увидеть уголовное преступление? Тогда включайте телевизор. Сейчас начнутся «12 стульев», снятые Марком Захаровым.

Это было 2 января 1977 года: на телевидении состоялась премьера картины Захарова, к которой Гайдай заранее ревновал собственный фильм. И как показало время, ревновал не напрасно: обе советские картины под названием «12 стульев» по сей день активно демонстрируются разными телеканалами, и у каждой есть масса поклонников.

В связи с собственной постановкой Гайдай позже говорил: «Прицельность и краткость — вот что очень важно в комедии. Единожды в жизни я сделал двухсерийный фильм — «Двенадцать стульев». Так к концу мне самому скучно стало. Если помните, во второй серии мы даже титр дали, чтоб зрителей утешить — сколько минут и секунд осталось еще до спасительного финала. Очень это важно — вовремя поставить точку»^{170}. Юмористический титр «До конца фильма осталось 00 час. 17 мин. 23 сек.» действительно возникает в соответствующем месте второй серии — сразу после реплики Остапа «Кисунчик, потерпите!».

Однако из слов Гайдая, что под конец ему стало скучно снимать двухсерийный фильм, вовсе не следует, что этой своей работой он остался недоволен. Тем не менее фраза «Гайдай не был удовлетворен собственной экранизацией Ильфа и Петрова» частенько встречается в статьях о режиссере. По другим же сведениям, Гайдай, наоборот, всегда называл «12 стульев» своей любимой картиной.

Ну а тот факт, что никакая другая гайдаевская постановка не потребовала стольких усилий от режиссера и основных членов его съемочной группы, очевиден. Невооруженным глазом видно, сколько всего вложено в эту картину, с каким перфекционизмом она создавалась. У Гайдая немало фильмов, действие которых происходит в прежние времена, но погружение в нэповскую эпоху, воспетую Ильфом и Петровым, удалось ему лучше всего.

«Летом 1927 года в 11.30 с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки в Старгород вошел молодой человек» — такими закадровыми словами, энергично произносимыми Ростиславом Пляттом, начинается эта поразительная картина. Почти так же начинается и пятая глава — «Великий комбинатор» — романа Ильфа и Петрова. События первых четырех глав Гайдай проговорил чуть позже и со всей возможной лаконичностью. Перед режиссером стояла нелегкая задача — превратить донельзя насыщенный событиями авантюрно-сатирический роман в двухсерийную картину продолжительностью два с половиной часа. И задача эта была решена безукоризненно.

Не может не восхищать та естественность, с которой вторгся в популярный роман (уже к тому времени он мог считаться классикой) Леонид Гайдай со своим сложившимся кинопочерком. Всегда присущее Леониду Иовичу чувство стиля и здесь выдержано с первого до последнего кадра, но при этом сохранены в целости дух, смысл, посыл романа.

Питерский литератор Борис Рогинский в великолепном разборе экранизаций Ильфа и Петрова назвал картину Гайдая «блестяще поставленным балетом»^{171} и признал ее наиболее удачным киновоплощением «Двенадцати стульев». Трудно с ним не согласиться.