Леонид Иванович Соломаткин – жизнь и творчество

Из всех рассмотренных нами вариантов именно этот как будто полностью соответствует описанию из “Иллюстрированной газеты”; качество живописи здесь несомненно выше, нежели в других авторских повторениях, что совпадает с мнением Горавского, высказанным в письме Третьякову. Наконец, главный аргумент — история бытования картины. Вспомним про “ежовые руки”, в которых она находилась до поступления в музей: полотно принадлежало семейству Д. В. Стасова. После смерти владельца, в 1918 году картину унаследовал сын, а после развода с ним — бывшая жена сына, З. Я. Стасова, которая в 1933 году и передала ее в Русский музей.

Мы совсем было уверились в том, что первая картина нами обнаружена, но… появился еще один вариант из частного собрания (см. кат. № 26), который скорее всего и принадлежал Бурцеву. Подпись и дата на этом полотне правлены, но, судя по сохранившимся авторским фрагментам букв, после “С” стояла “а” (т. е. было написано Саломаткинъ). Последняя цифра даты не может быть однозначно восстановлена: 1864 или 7 (?). Подготовительный рисунок, носящий вторичный характер, не позволяет считать полотно первым вариантом “Славильщиков”, хотя принадлежность его кисти Соломаткина сомнений не вызывает. Внимательное изучение этого варианта придало нашей работе новый стимул; сравнивая с ним исследованные ранее полотна с фальшивыми подписями, мы пришли к выводу, что некоторые из них все-таки принадлежат Соломаткину. Как и когда появилась на них фальшивая подпись, теперь уже вряд ли удастся установить. На некоторых холстах есть участки, с которых какая-то подпись удалена; не вызывает сомнений и тот факт, что подобным образом картины приспосабливали к рыночным потребностям, порою “авторство” менялось несколько раз (но об этом чуть позже). Случается, что авторская подпись плохо сохранилась и “восстановлена” на другом цельном участке картины. В случаях со “Славильщиками” Соломаткина, как мы теперь знаем, наличие более поздней подписи, как ни странно, может быть одним из аргументов не столько против, сколько в пользу подлинности картины.

Сравнение последнего варианта из частного собрания с другими имеющимися изображениями “Христославов” заставило нас обратить внимание на некоторые пропущенные ранее детали. На единственном воспроизведении картины 1864 года рисунке Гинцбурга — слева изображен низенький шкаф, над которым висит икона с лампадой (это становится понятно при взгляде на варианты из ГРМ (1884), Самарского музея и др.), под ногами “Славильщиков” лежит не старая суконная тряпка темного зеленого цвета, а холщовая светлая мешковина. Кроме того, дверь, из которой выглядывает кухарка, открывается в переднюю, а не на кухню, как в варианте от Стасовых. И, наконец, важнейшая деталь, упомянутая в описании “Иллюстрированной газеты”: купец облачен не в партикулярное платье, а в мундир, форменные пуговицы которого и воротник с позументом хорошо различимы на вариантах, упомянутых выше.

Всех этих “мелочей” в картине из ГРМ, датированной (как нам казалось, ошибочно) 1867 годом, нет, и из всего сказанного можно сделать единственный вывод: знаменитую картину, что была написана в 1864 году, еще предстоит найти.

Вопрос о профессионализме исполнения, оригиналах и подделках остро встает и при изучении “кабацкой” темы в творчестве Соломаткина. Характерный материал дает здесь картина ‘ Утро у трактира”. Она известна в нескольких вариантах, однако уровень исполнения этих полотен очень неровен. Экземпляр, принадлежащий Нижегородскому художественному музею, датирован 1865 годом. В первую очередь обращает на себя внимание пастозный характер живописи; удивляет весьма слабый для Соломаткина рисунок. (Это касается в первую очередь изображения “страждущих”, переминающихся с ноги на ногу в ожидании открытия трактира “Золотой бережок”: приплясывающего от холода мальчика с чайником в руках, притопывающей рядом старухи, женщины, присевшей на ступеньку и дующей в рукав, чтобы согреться.) В подобном случае можно было бы проявить некоторую снисходительность к полотну, датированному концом 1870 — началом 1880-х годов, когда Соломаткин был уже болен, однако изучение подлинных работ художника показывает, что и в этот период их отличает достаточно высокий профессиональный уровень: изменения в творческом почерке сводились лишь к увеличению пастозности красочного слоя, некоторой неряшливости письма. В середине же 1860-х годов появление такого полотна трудно объяснить без серьезных натяжек. Картина еще ждет специального исследования.