Леонид Красин. Красный лорд

Естественно, первым, на кого обратился его взор, стал Савва Морозов — тем более что тот в это время находился в Европе. 17 апреля он с женой и семейным доктором Н. Селивановским выехал за границу, по официальной версии — для лечения нервного расстройства. Очевидцы подтверждают, что Морозов тогда и правда находился в чрезвычайно подавленном состоянии — во многом из-за разрыва с Андреевой, Горьким и всей партией большевиков. Еще до начала революции он начал отходить от революционных кругов и сближаться с либералами, а в феврале 1905-го подал в Комитет министров «Программную записку», где излагались вполне умеренные планы политических реформ. Уже тогда Горький в письме руководителю издательства «Знание» К. Пятницкому писал: «Есть опасения за отца — по нашим междуусобным временам долго ли череп человеку расколоть?» «Отцом родным» писатель полушутливо называл Савву Тимофеевича. В апреле Горький явился к миллионеру, пытаясь помирить его с «товарищами»; З. Г. Морозова вспоминает, что между ними «состоялся пристрастный разговор, закончившийся ссорой». Сам Горький, правда, утверждал, что «Морозов уже уехал за границу раньше, чем я вышел из Петропавловской крепости, я больше не видал его». Кому здесь изменяет память, неясно, но о ссоре прежних друзей говорят и другие современники.

Возможно, потерпев неудачу, Горький передал задачу выколачивания денег из Морозова более опытному игроку, то есть Красину. Третий съезд РСДРП закончился 27 апреля, 11 мая Красин побывал у Морозова в Каннах, а 13 мая миллионер погиб при загадочных обстоятельствах. Эта цепочка событий и тогда, и в наши дни служит отправной точкой для тех, кто обвиняет Красина в убийстве. Их аргументы просты: большевикам требовались деньги, Морозов отказался их дать, и Красин недрогнувшей рукой застрелил своего работодателя. И не из мести: смерть Морозова автоматически отдавала в руки большевиков 100 тысяч рублей, на которые была застрахована жизнь миллионера. Страховой полис, оформленный на предъявителя, он в феврале 1905-го передал Марии Андреевой — будто бы потому, что считал ее «нелепой бессребреницей» и боялся, что в случае его смерти она «умрет под забором». Об этом известно только по воспоминаниям самой Андреевой и ее родных, как и о письме миллионера: «С[авва] Т[имофеевич] поручает деньги мне, так как я одна знаю его желания и что он никому, кроме меня, даже своим родственникам, довериться не может».

Все эти утверждения сомнительны — возможно, сто тысяч были отступными, которыми Морозов пытался откупиться от большевиков. Однако семья миллионера, узнавшая о полисе, вовсе не собиралась расставаться с этой суммой. Есть свидетельства, что его собирались объявить сумасшедшим, что лишило бы его всякого права распоряжаться деньгами. В последние месяцы жизни за ним постоянно следили, просматривали его почту, ограждали от «ненужных» контактов. Поняв, что деньги уплывают от них, большевики начали давить на Савву со своей стороны. Ссылаясь на его жену, близкий знакомый фабриканта Д. А. Олсуфьев утверждает: «Революционеры повели самый наглый шантаж выколачивания из него денег». Есть версия, что Морозов бежал за границу не от допросов полиции или давления семьи, а именно от большевистских «шантажистов». Скорее всего, так оно и было, хотя он не мог не знать, что в Европе русские радикалы чувствуют себя куда вольготнее, чем на родине. Может быть, поэтому он путешествовал без всякого плана, запутывая возможных преследователей, — Берлин, Париж, Виши, Канны…

Тем не менее его нашли. А. Арутюнов передает слова З. Г. Морозовой в двойном пересказе ее подруги М. В. Кавериной и дочери последней М. Л. Кавериной: «В Берлине, Виши и в Канне — всюду нас преследовали шушеры, днем и ночью они слонялись под нашими окнами». О том же пишет и Олсуфьев: «На одной из станций в Германии Морозов вышел позавтракать, но тотчас же поспешно вернулся в вагон, бледный и совершенно расстроенный. На расспросы семейных он отрывочно отвечал, что на станции среди толпы он опять увидел того „некоего“, страшного, который преследовал его в России, а теперь, очевидно, следует за ним по пятам и за границей. На семейном совещании в вагоне тотчас же решено было изменить ранее намеченный маршрут, чтобы скрыться от филера-террориста. Но куда бы Морозов ни приезжал, следящий за ним агент оказывался там же».

^{Виктор Таратута. Фото из архива охранного отделения}

Дальше все продолжает развиваться в традициях классического детектива. Красин в своих воспоминаниях пишет: «Я заехал к С[авве] Тимофеевичу] в Виши, возвращаясь с лондонского