Леонид Леонов. "Игра его была огромна"

Несмотря на революцию, гимназия, где учился Леонид, продолжала свою работу.

«Обучение было поставлено превосходно, — вспоминал Леонов и много лет спустя. — До восьмого класса мы ходили в парах, волосы отращивать не разрешалось…»

«Сама гимназия, — говорил Леонов, — помещалась в бывшем доме князя Пожарского (его потом разрушили). <…> Требовали и добивались знаний. Приходит учитель истории Вячеслав Владимирович Смирнов. Статский советник. Тишина полная. Вызывает ученика: „Говорите о Шуйском…“ Слушает ответ, не перебивая и не поправляя. Потом таким же ровным голосом: „Садитесь. Два…“»

Директором гимназии был действительный статский советник Николай Иванович Виноградов. «Лингвист в генеральском мундире» — так определил его Леонов позже.

В романе Леонова «Дорога на Океан» есть эпизодическое описание некоего директора гимназии, в котором угадывается и Николай Иванович: «Нельзя было забыть этого большелобого надменного человека, — только нимба не хватало вокруг его головы. Он носил синий диагоналевый форменный пиджак на красной генеральской подкладке и с гербовыми пуговицами. Воспитанники старших классов шутили, что, даже лаская жену, он не снимал с себя парадного мундира, чтоб не забывалась».

Господин Виноградов последовательно сдерживал вольный дух возбуждённых гимназистов, разве что портреты государя со стен гимназии поснимали. Однажды утром гимназисты пришли в школу и обнаружили огромные порыжелые квадраты на стенах: здесь был император.

Но порядок в гимназии по-прежнему царил идеальный. Требовали всё так же много, учащиеся до остервенения зубрили латынь. Однако уже в юности Леонов был усидчив и упрям, так что внешнее воздействие гимназической муштры никакого заметного влияния на него не оказывало. К тому же и к латыни он имел последовательный, врождённый интерес.

С 1917 года Леонов даёт частные уроки — кстати, тот рубль, что вручил он кухарке Брюсова, как раз уроками и был заработан.

Леонид посещает гимназический литературный кружок, состоявший из девятнадцати человек; заходит на воскресные классы живописи — здесь выяснилось, что и к рисованию мальчик имеет дар.

Отец его, Максим Леонович, упоминает в своих доныне неопубликованных воспоминаниях: «…был в Москве у сына. Рисует великолепно. Директор гимназии обратил на него серьёзное внимание».

Тут важна формулировка: «был у сына». Не у бывшей жены, заметьте; да и сын Леонид — не единственный. Но, видимо, именно с ним отец связывал самые большие свои надежды.

Вернувшись в Архангельск, Максим Леонович всё никак не может справить свой юбилей: в апреле его перенесли на май, в мае снова оказалось некогда.

Летние каникулы Лёна проводит у отца.

Между тем начинавшееся в стране как безусловный праздник понемногу превращалось в лихорадку. В июле большевики берут курс на вооружённое восстание. В Архангельске об этом, естественно, никто не знает, но в том же июле на страницах «Северного утра» впервые упоминается имя Владимира Ленина.

Юбилей Максима Леоновича, спустя полгода после первоначального объявления, всё-таки отмечают, как раз в ресторане «Баръ», от которого отказались поначалу. Лёна Леонов там присутствовал. Поздравляющие чествовали Максима Леоновича как второго после Спиридона Дрожжина поэта-самородка в России. Подарили ему столовые часы и «роскошный серебряный подстаканник» — так написали в газете на следующий день. Между прочим, деньги, собранные для подарка, Максим Леонович под аплодисменты собравшихся предложил передать «на образование фонда имени М. Леонова для оказания помощи престарелым деятелям печати».

Забегая вперёд скажем, что фонд создан был; но вовсе не для помощи газетчикам и журналистам.

В неспокойную осень 1917-го Леонид возвращается в Москву. Ему предстоит отучиться последний сезон в гимназии.

Он пишет работу по роману Достоевского «Идиот», проникается темой настолько, что в неврозе заболевает лихорадкой — к счастью, болезнь быстро проходит.

Той осенью неожиданно умирает гроза и надёжа Зарядья городовой Басов, словно предвещая своей смертью скорый разор и разлом этих мест.

В том же семнадцатом году, завершая своей жизнью эпоху, уходит в мир иной и дед Леон Леонович. Одним родным человеком на земле для Лёны Леонова становится меньше.

Незадолго до смерти собрался дед уйти в монастырь. Раздумывал даже все свои немалые накопления — 17 тысяч — передать церкви. В гости к деду то и дело ходили монахи.

Неизвестно, с натуры ли срисовал их внешний вид Леонов в «Барсуках» или позже наделил печальных гостей деда такими чертами: «…у всех равно были замедленные, осторожные движения и вкрадчивая, журчащая речь. Иные пахли ладаном, иные — мылом, иные — смесью меди и селёдки».

Так и не ушёл дед в монастырь.

Большевики пришли

Двадцать седьмого октября 1917 года «Северное утро» публикует историческую телеграмму: «Петроградское телеграфное агентство уведомляет, что будучи занято комиссаром военно-революционного комитета… <…> оно лишено возможности передавать сведения о происходящих событиях».