Леонид обязательно умрет

Она пожала плечами и призналась, что регулярно побаливает правое плечо. Поприпоминала…

— Еще сердце стучит от кофе.

— Давление повышенное?

— Нормальное.

— Следите?

— Я — нет. Перед соревнованиями меряют.

— И сколько?

— Сто двадцать на восемьдесят.

Утякин взял ее за руку, нащупывая пульс. Пальцы пронизывали запястье холодом, отыскав сердечный трепет уверенно.

— Всегда пульс семьдесят?

— Тоже не проверяю…

— Когда наступила менопауза? Она задумалась.

— После пятидесяти пяти или до? — помог он Ангелине.

— Так не наступала она…

Вероятно, он решил, что посетительница не поняла смысла вопроса. Уточнил:

— Месячные когда прекратились?

Она что-то прикидывала, загибая пальцы, а потом сказала совершенно для него неожиданное.

— Четыре дня назад.

— Интересно…

Утякин откатился от компьютера и поглядел на Ангелину странно. То ли старуха заливает про все, то ли она натуральная!

— Регулярно месячные приходят?

— Не жалуюсь.

— Давно у гинеколога не были?

— Лет двадцать пять, — призналась Лебеда.

— Сколько детей родили?

— Не дал Господь… Вот ваша, с силиконом, двойню родила… А ведь ей под пятьдесят…

Утякин продолжал смотреть на пациентку, профессионально подмечая насыщенный цвет глаз — редкость в таком возрасте, не скособоченные плечи, крепкие… Нуда, она же говорила, что из арбалета стреляет!.. Руки совсем не старые…

Что-то дрогнуло в нем…

— Обследование согласны пройти? — неожиданно спросил.

Ангелина могла поклясться, что в этот момент из души Утякина сверкнуло, вылетев из бесцветных глаз брызгами раскаленного металла. Такое случается, когда из ничего происходит предчувствие чего-то наиважнейшего.

Он действительно испытал волнующее предчувствие. Оно обещало ему, что перед ним сейчас сидит то, та, тот… Неважно!.. Главное — это он искал последние двадцать лет своей научной жизни.

Конечно, за свою долгую практику он повидал пациенток-старух с нормальным менструальным циклом, способных зачать, но сие было единственным их отличием от других пенсионерок, хотя и значительным. Бабушки даже жаловались на месячные, что им стыдно в таком возрасте проистекать, когда уже внуки повырастали. Опять же, плохое самочувствие, нервный расход, дабы не забеременеть от старика, и самое главное — траты на гигиенические средства. «Сами знаете, какая пенсия»! Просили, чтобы помог избавиться от тяготы вневременной!..

Тех старух отличало от сидящей перед ним кавалерши орденов Славы покорное следование к логическому концу жизни. Все, что выходило за рамки естественного старения, рождало в них тоскливо-депрессивное состояние, мешающее наслаждаться размеренному следованию в небытие… Сейчас же перед Утякиным сидела хоть и старая годами женщина, но все в ее организме трепетало от желания жить, причем не довольствоваться тем, что здоровая телом и духом она в свои восемьдесят два, а желала бабка невозможного — пустить процесс умирания вспять!

Конечно, Утякин боялся ошибиться. Такое уже случалось с ним, когда он промучился с одним бывшим членом Политбюро, искусно играющим в любовь к жизни. Тогда еще было невозможно сделать тонкие анализы на гормональный статус, чтобы подтвердить медицински подлинность стариковского оптимизма, а потому старому политическому интригану пару лет удавалось водить доверчивого, тогда еще просто научного сотрудника за нос. Все свои наработки Утякин ухнул в почти мертвый организм, но коммунист даже не воспользовался возвращенной потенцией по назначению, употребив высвободившийся тестостерон для придумывания государственного переворота…

Утякину было все равно с кем работать: мужчина ли, женщина — важнее всего наличие определенных химических составных в организме. Теперь-то он мог иметь абсолютно точные медицинские и генетические данные о любом человеке, сдавшем кровь. В Москве к этому времени имелись несколько мощных лабораторий, принадлежавших крупному бизнесу, доступ в которые имели лишь доверенные лица.

Он еще раз спросил, готова ли она пройти обследование?

Готова ли она! Господи, да она только об этом и мечтала! Да вот же деньги у нее!

Не стесняясь, Лебеда выудила из бюстгальтера свои десять тысяч и положила пачки на стол Утякина.

— Деньги уберите! — жестко попросил доктор. — Пока они вам не понадобятся!

Она загрустила, уверенная, что в жизни ничего бескорыстного не случается. Но если бы она знала, какая корысть скребла по всему существу Утякина, то непременно бы взяла деньги с него самого.

И началось!

Она забыла про ночь и день! Тридцать пять суток тратила на роль собаки Павлова.

Столько крови из Ангелины Лебеды вытянули, что хватило бы на целую станцию донорской помощи. Разливали по разным вакуумным пробирочкам. Мешали с реактивами, разжижая и обесцвечивая человеческое горючее.

Потом ее провели по трем гинекологам, которые проторчали в ее внутренностях по два часа каждый. И брали длинными палочками что-то из глубин, объясняя — «на посев»! А она знала, что сеют только в полях, может быть, еще и добро насаждают, но что в нее засевают?..