Леонид Слуцкий. Тренер из соседнего двора

Интересно, что Гончаренко вскоре после своего громкого ухода из «Урала» окажется в… ЦСКА. Куда его позовет друг – Слуцкий. Круг замкнется. Но сам главный тренер армейцев с сопоставлением двух этих случаев не согласен:

«На мой взгляд, это совсем другое. Не знаю, что было с «Уралом», но в любом случае тут налицо совершенно различная степень привязанности тренера к команде. Одно дело, когда ты работаешь в ней два месяца и особо еще не знаешь никого. И совсем другое – когда полтора года и многое уже пройдено. Наступают сложные времена, а ты всех этих людей пригласил. Поэтому я и повел себя так, и заявление об уходе после «Терека» не писал. А писал уже гораздо позже».

После Грозного Слуцкий больше всего беспокоился не за себя. За маму.

«И за нее, и за ее сестер, которые уже в возрасте. Они привыкли видеть во мне положительного во всех отношениях человека. И тут вдруг – столько грязи. У меня тогда была ужасная обида на журналистов: многие все знали, но написать правду им бы не позволили, и они обрушили весь удар на самых беззащитных.

Я всегда очень хорошо общался с прессой, днем и ночью раздавал огромное количество интервью, шел на все программы, куда приглашали, – то есть старался быть людям максимально полезен. А после этой истории у меня произошел сильный надлом в отношении к вашим коллегам. Теперь у меня забиты в телефон фамилии нескольких журналистов, которым я полностью доверяю. На звонки с незнакомых номеров больше не реагирую. Пару раз попробовал для эксперимента снять трубку, и не было еще случая, чтобы это обернулось чем-то хорошим».

Людмила Николаевна вспоминает:

«Он очень тяжело переживал. Отключил телефоны, ни с кем не разговаривал. Вы же знаете, что от него, порядочного человека, там абсолютно ничего не зависело. Он бы сам этого никогда не сделал.

Может, даже хорошо, что в те дни мы его не видели, потому что, во-первых, в Самару вместе с ним не переезжали, а во-вторых, уже поехали на лето в Волгоград. Все слышали и знали – но не видели.

А насчет того, что Лёня за меня с сестрами больше всего переживал… А мы – за него. Вокруг могут говорить что угодно, но мы-то его знаем. И в этом смысле ничего измениться не могло».

Почему большая часть самарской прессы, с которой Слуцкий так хорошо ладил все это время, набросилась на него, как акулы, почуявшие запах крови, очень доступно разъяснил Арнольд Эпштейн – один из считаных людей, кто к этому хору не присоединился:

«Тут надо понимать специфику региональной прессы. За пределами Москвы она немножко другая. В столице нет так называемой местной прессы, зависимой от городских властей. А в регионах почти вся пресса – местная, и вся – управляемая.