Леонид. Спартанский лев

Они целовались долгим поцелуем. Стыдливость, как и благоразумие, мигом была побеждена страстью, стоило вновь оказаться на ложе. На этот раз ложе было гораздо шире. В прошлом на этой постели перебывало немало случайных любовников. Однако такого наслаждения как от неутомимого горячего Леарха, Меланфо не испытывала ни с мужем, ни с прочими мужчинами.

Меланфо, испытав целую череду непередаваемых сладостных волн, вдруг разрыдалась, что изумило и испугало Леарха. Он решил, что сделал что-то не так своей прекрасной рыжеволосой любовнице.

   — О, Леарх!.. Ты — бог!.. Ты сам Эрос[56]! — зеленовато-серые глаза, полные слёз, сияли на раскрасневшемся заплаканном лице, как драгоценные камни. — Поклянись, что ты не оставишь меня, даже когда я выйду замуж за Эвридама. Поклянись, что и тогда я буду тебе желанной. Только на ложе с тобой, мой мальчик, я испытала истинное наслаждение. Такого со мной ещё не бывало!

От похвал Леарх преисполнился внутренней гордости, он и впрямь почувствовал себя титаном[57]. Никакая другая женщина не распаляла Леарха до такой степени, как Меланфо. Он, не задумываясь и не колеблясь, поклялся быть её возлюбленным вплоть до своей женитьбы.

   — Надеюсь, это случится не скоро, — прошептала Меланфо, прижавшись к Леарху.

Вернувшаяся служанка бесшумно приоткрыла дверь в спальню своей госпожи. Увидев её, лежащую обнажённой на ложе с юношей, тело которого не могло не притягивать взгляда пропорциональностью сложения, рабыня так же бесшумно притворила дверь. Ей уже доводилось видеть хозяйку в объятиях любовников, каких только мужчин не перебывало в этих стенах за последние пять лет! Однако столь юного и прекрасного тела в спальне, пожалуй, ещё не было.

«Повезло моей госпоже, — усмехнулась про себя старая рабыня, направляясь в кладовую. — Не иначе, богиня Афродита[58] смилостивилась над ней».

СИМОНИД КЕОССКИЙ

Кто в Элладе не слышал про знаменитого поэта и песнетворца Симонида, сына Леопрепея! Какой из эллинов, считавший себя в достаточной степени образованным, не держал в памяти хотя бы пару отрывков из эпиникий[59], сочинённых Симонидом, либо не знал несколько его звучных эпиграмм!

И вот прославленный поэт наконец-то пожаловал в Спарту.

Был месяц апеллей по-спартанскому календарю. С этого месяца в Лакедемоне начинался новый год, а также происходили выборы эфоров и всех прочих должностных лиц государства.

Потому-то спартанцы встречали Симонида без особой пышности, так как знать Лакедемона была целиком занята обычными предвыборными склоками. Впрочем, поэт не был огорчён этим, ибо славы и поклонения ему хватало в других городах Эллады, куда его постоянно звали честолюбцы всех мастей, желая, чтобы поэтический талант Симонида послужил их возвышению. К тому же он приехал в Спарту, чтобы повидаться со своим давним другом, который ни с того ни с сего вдруг перебрался на постоянное жительство в Лакедемон, хотя знал, с каким недоверием относятся спартанцы ко всем чужеземцам.

Друга звали Мегистием. Он был родом из Акарнании, маленькой гористой страны на северо-западе Греции, омываемой ласковыми водами Ионического моря.

Мегистий встретил Симонида с искренним изумлением и неподдельной радостью. Они не виделись без малого четыре года.

Во внешности Симонида было больше отталкивающего, нежели привлекательного. В свои семьдесят лет он был необычайно подвижен, живость ума сочеталась в нём с телесной крепостью. Симонид никогда не страдал излишней полнотой, но и худобой не отличался. Тело его, несмотря на многие недуги, выглядело моложаво. Свои волосы Симонид с некоторых пор стал подкрашивать, придавая им более светлый оттенок, чтобы скрыть седину.

Все знавшие его, даже те, кто хорошо к нему относился, говорили, что природа обделила именитого поэта. Симонид был неплохо сложен телесно, имел густые волосы, небольшие руки и ступни ног, но при этом у него было совершенно несимпатичное лицо. Горбатый нос слишком выдавался вперёд, большой рот был слегка перекошен. Особенно это было заметно, когда Симонид улыбался, а улыбался он часто. Глаза, поставленные слишком близко к переносице, при столь широком лице и вовсе создавали эффект некоторого косоглазия. Большие торчащие в стороны уши поэт всегда тщательно прикрывал длинными волосами. Вдобавок, речь его не блистала правильностью произносимых звуков. Знаменитый поэт слегка пришепётывал и если, волнуясь, начинал говорить слишком быстро, то глотал окончания слов либо бубнил что-то неразборчивое.

В отличие от Симонида Мегистий при своём статном сложении имел и правильные черты лица. У него был внимательный пристальный взгляд, речь была нетороплива. И взгляд и голос Мегистия обладали каким-то завораживающим эффектом — это чувствовали все, кому доводилось общаться с ним.

Мегистий был моложе Симонида на семь лет. Они познакомились случайно на Пифийских играх[60], где поэт, как всегда, блистал, прославляя своими дифибрами атлетов-победителей. Это случилось более тридцати лет тому назад.