– Перестал выступать с оркестром – все вечера сижу в президиумах на разных юбилеях. А в перерывах – книгу пишу. Надеюсь, что в ней будут пластинки-странички, которые я читаю и кое-что напеваю. Ну, например, утро в одесском дворе…
И он блестяще показал, как просыпается двор со всем его разноголосым населением.
– Это готовая пластинка!
– Э… У меня масса таких новелл. Грузинские, армянские, узбекские, русские. Есть цикл о Залмане Шраце.
– Кто это?
– Вымышленный персонаж.
И полились рассказы о провинциальном мудреце от лица его верного друга и почитателя:
– Ты знаешь Залмана Шраца? Нет?! А ты? И ты тоже нет?! Тогда я вам скажу: это великий человек. Вы приезжаете в Нью-Йорк и тихо-тихо говорите: «Залман Шрац». И знаете, что происходит? Вот, ты знаешь? И ты тоже знаешь? Движение останавливается. Его знают все. Его приглашали в ООН консультантом по еврейскому вопросу. Но он не поехал; и знаете почему? Я вам скажу: он не привык жить без прописки…
О находчивости Утесова ходили легенды, но с возрастом живость ума притупляется и трудно рассчитывать на быструю искрометную реакцию восьмидесятилетнего человека. Трудно. Но, как выяснилось, можно.
На премьере картины «Вылет задерживается» Леонид Осипович сидел в зале. Я решил представить его, поскольку песня в утесовском исполнении должна была прозвучать с экрана, и закончил это представление вежливой виньеткой, что-де я считаю его членом нашего коллектива и надеюсь, что мы много-много раз еще будем сотрудничать. Я не успел еще закончить, когда Утесов встал и громко спросил:
– Можно анекдот?
– Пожалуйста.
Он повернулся к амфитеатру, сложил руки рупором и почти прокричал:
– Одного восьмидесятилетнего человека суд приговорил к двадцати пяти годам. В заключительном слове человек сказал: «Граждане судьи, благодарю за доверие».
Леонид Осипович не боялся проявить свой бойцовский характер, не отказывался от своей точки зрения, даже когда ситуация была явно не в его пользу, не заискивал перед молодежью.
Кинорежиссер Леонид Марягин и композитор Ян Френкель
Однажды на клубе джазовой музыки в Доме композиторов Утесов слушал выступление модного и известного джазового трио. После выступления Леонид Осипович сказал:
– Я вижу здесь прекрасную технику, но не вижу музыки.
Зал встретил эту реплику раздраженным гулом, выкриками:
– Конечно, только у вас музыка?!
– Вы лучше всех понимаете!
– А вы поживите с мое – может, поймете!
– Ну да, вы первый в джазе? Да?
– А ведь были и до вас!
– Первых было много, – отразил Утесов, – только слушали не всех!
Такое отношение к своей роли в истории советского джаза не мешало ему быть самоироничным. Меня все время подмывало опросить, почему у него дома скромный, простенький, дешевый проигрыватель «Аккорд». Во время одного из посещений уловил момент. Спросил.
– А мои пластинки можно слушать только на дешевой аппаратуре. Иначе – несовпадение формы и содержания!
В последнюю нашу встречу Утесов показывал карандашный рисунок Шаляпина, изображающий Глазунова. Рассказывал историю этой реликвии. Рисунок был сделан на бланке «Поставщик двора Его Величества Дидерихс». Сын поставщика роялей для двора Его Величества, саксофонист оркестра Утесова, нашел рисунок в бумагах отца…
Леонид Осипович поведал мне историю в духе Андронникова. Воспроизводить ее не стану, поскольку сомневаюсь в достоверности. Я собрался уходить, Утесов уже в дверях сказал:
– Ну а если нужно записать песню, – пожалуйста, звони. Я готов. Голос тот же: как не было, так и нет!
По публикациям советской периодики 30-50-х годов
Теа-джаз[2]
Люди, бывшие на первых представлениях «Летучей мыши», рассказывают:
– Когда потух свет, в зале послышалось какое-то шуршание, переходившее в шипение. «Мышка, мышка», – раздались слова. Из углов, из щелей поползла веселая песенка, запеваемая конферансье. И в такт песенке – вдруг, ни с того ни с сего – стали вспыхивать красные лампочки под стульями у зрителей. Это было так нелепо и так неожиданно, что в зале разом установилась смешливая, беззаботная, ребяческая атмосфера.
…Посмотрите на лица слушателей-зрителей «Театрализованного джаза» Л. Утесова. Посмотрите-ка на этого более чем джентльменистого, гладко выбритого, удивительно холеного техрука одного из крупнейших заводов. Он разом скинул сорок лет с «трудового списка» своей жизни. Так улыбаться могут только чрезвычайно маленькие дети! Или вот – бородач, перегнувшийся через барьер, ухмыляющийся до облаков, головой, плечами, туловищем отбивающий веселый ритм джаза. А эта девица – чем хуже других эта девица, забывшая в припадке музыкальных чувств закрыть распахнутый оркестром рот!
Сад[3]
сошел с ума. Тихо и незаметно «тронулся». Две тысячи лиц растворяются в одной «широкой улыбке». Контролерши не считают нужным проверять билеты. У администраторов такие улыбчатые лица, что кажется, еще минута – и они бросятся угощать нарзаном ненавистных было «зайцев», впившихся в решетку сада с той – «бесплатной» – стороны.