Поверь, зная наперёд, что миражи в этих краях столь частое явление, что даже птицы предпочитают ущипнуть себя прежде, чем взмахнуть крыльями в сторону журчащего ручья.
Эй вы! Все написанные и ненаписанные книги мира! Зачем вы учите нас тому, что по праву наше? Зачем расточаете слова и страницы, пытаясь призвать нас не терять надежды? Призывайте нас лучше к умению дышать или видеть, слышать или чувствовать… Мы живы надеждой и без ваших научений. Мы созданы такими! ИМ!
Наша проблема в другом. И ОН говорил о другом. Возможно, вы неправильно поняли его слова. Хотя больше похоже на то, что сознательно взяли ношу по силам своим. И видно по ноше вашей, как слаб человек… ОН говорил – верить.
Чем надежда отличается от веры? А чем маленький ослик, идущий за подвешенной перед мордой морковкой, отличается от того, кто способен шагать по своей дороге жизни лишь от надежды к надежде? Отличие в том, что пока путь не завершён, ослику не суждено узнать вкус манящего лакомства. Оценить, ради чего он потратил столько сил. Зато сомнительной привилегией человека, является возможность раз за разом убеждаться, что у миража надежды нет ни вкуса, ни запаха. Ни плоти, ни крови. Вся жизнь миража – в его недостижимости.
И вот когда ветка сирени вновь, сбросив личину наваждения, превратится в оскал преследующего тебя страха. Когда тот, кто пробудил в тебе любовь, вопьётся нежным поцелуем вампира, высасывая силы и душу. Когда пьедестал твоих трудов обратится в пыльный стеллаж никому ненужных вещей… Вот тогда наступит момент истины. Вот тогда ОН посмотрит на тебя, чтобы удостовериться – а веришь ли ты?
Отдашься ли полностью, до конца, захватившей тебя новой мечте так, как будто бы никогда раньше не хоронил её предшественников и не выводил RIP, rest in peace – покойся с миром, на их скромных надгробиях кладбища своих надежд? Сможешь ли ты сделать шаг навстречу новой боли? Поверишь ли снова в любовь? Зная, что возможно, это просто мираж. Почти уверенный, что это мираж… Вот тогда ОН ещё подумает, достаточно ли тебе уроков веры?
Глава 16. Явь
Они встречались потом ещё несколько лет. Этот период их отношений напоминал прибой, мерно и неторопливо накатывающий на скалистый берег и с каждой волной уносящий с собою в глубины океана вымываемые частички их чувств. Смягчая острые изломы и делая берег всё более пологим.
Боль притупилась. Его мечты о ней стали напоминать фотографию, надежно хранящую все детали того, что было на ней запечатлено, но с каждым прошедшим днём становящуюся чуть менее яркой.
Иногда они не виделись и не писали друг другу по несколько месяцев. Но затем кто-то из них делал первый шаг, и всё начиналось по новой.
Обычно, он приезжал за ней к подъезду её дома. Говорил по телефону, что уже ждёт. И ждал. Она всегда очень долго не выходила. Наконец, она садилась к нему в машину, и они ехали в кино или кафе, или погулять на берег залива, или пройтись по центру города. И очень-очень редко они ехали для того, что бы остаться вдвоём.
Он старался не выпускать её руку. Гладил, едва касаясь пальцами…
Они о чём-то разговаривали. О разном. О каких-то текущих делах и заботах. О новых фильмах или событиях в их жизни.
Как озабоченный, но уже не буйный больной, он всё время пытался выводить разговор на тему их отношений. Она всегда внимательно слушала. А когда, наплевав на все обещания самому себе, он в тысячный раз нарушал их, произнося «я очень люблю тебя», её глаза теплели. Но, несмотря на это, спустя несколько отведённых часов встречи, она всё равно говорила, что ей пора, и он отвозил её домой.
Или она сама садилась за руль своего Пежо и уезжала куда-то.