ЛЕОНИДЫ

Он не знал точно, где она сейчас. Он не знал, с кем она. Знал только, что она где-то рядом. В этой стране. Чужой для них обоих. В тысячах миль от места, где они познакомились. Стране, так странно вмешавшейся в их сугубо личные отношения. И тогда – двенадцать лет назад. И сейчас, заставив его решиться.

Он ждал, сколько мог. Пока веки не налились тяжестью подступающего сна. Он ждал, что она хоть что-нибудь ответит на слова, долетевшие из их общего прошлого. Но она молчала.

Ему вдруг захотелось оправдаться. Перед собой, пред ней. За то, что он не выдержал этого негласного договора о молчании. Интуитивного согласия, к которому их привели годы и годы попыток сохранить друг для друга пусть призрачный, но шанс. Молчание, как консервант, заморозило их безответные вопросы друг к другу. Но теперь он сорвал эту печать.

«…Я написал тебе ту эсэмэску. И даже отправил. Сам удивляюсь себе… Наверное, всё дело в том, что эта страна для меня как-то неразрывно связана с тобой. Вернее, с тем, что ты уехала тогда в Америку. И уже не вернулась ко мне. Сколько бы мы потом не встречались, сколько бы не пили кофе и не ходили в кино… Ты не вернулась.

…И сейчас, спустя почти двенадцать лет, я хочу рассказать тебе историю наших отношений. Забавно, да? Ведь ты её, конечно, знаешь. Но ты не можешь знать того, как видели её мои глаза. Как живёт эта память в моей душе. Мне бы тоже хотелось посмотреть на это твоими глазами. Обещай, что согласишься на такой обмен. Обещаешь?»

Она молчала. Он ждал.

Глава 5. Анестезия

Холодный свет операционной. Стерильная прохлада кафеля. Стол, который станет ей ложем на время операции. Заботливые руки персонала, завершающего последние приготовления. И его глаза. Мудрые, всё понимающие глаза над белой хирургической маской.

– Вы готовы?

– Да…

– Не бойтесь. Всё будет хорошо. Наркоз!

Сладковатый, немного приторный привкус… Вначале прозрачный, а затем набирающий густоту туман втягивает её в сверкающий коридор, ведущий к счастью. Я смогу… Я вытерплю… Я хочу быть счастливой, даже если ради этого придется пройти через боль… Любую боль… Лишь бы потом… Потом… Потом…

Сон и явь клубились хлопьями тумана, смешиваясь причудливой разноцветной ватой.

Где сон? Где явь? Где я? Кто я? Вспышки воспоминаний. Своих? Чужих?

Тогда тоже было двадцать третье мая. Он заходит в почти заполненное горожанами майское кафе. Единственное свободное место. Напротив девушка. Светлая чёлка. Серо-голубые глаза. У него – чашка кофе. У неё – бокал вина, обвитый тонкими пальцами. Аня. Несколько первых слов. Он записывает свой номер телефона на маленькую жёлтую бумажку с липким краешком, которую она, шутя, приклеивает себе на ладошку, чтобы случайно не потерять. И её номер, который она записывает для него на точно такую же маленькую бумажку…

Она ещё чувствует происходящее вокруг. Гудение аппаратуры. Касание тела чем-то прохладным, возможно, йодными ручейками, прочерчивающими линии, по которым вскоре пройдется жало скальпеля. Но наркоз уже начинает действовать. Её сознание и ощущения становятся всё расплывчатее и отстранённее, а вспышки видений, напротив, отчетливее и ярче.

Он позвонил ей через пару дней. Встретиться сразу не получилось. Помогает маме на даче сажать анютины глазки. Может, потому он и запомнил. Анютины… Глазки… Увиделись только через неделю. Около её института на канале Грибоедова. Она на выпускном курсе. Скоро начнутся госэкзамены. «Привет-привет…» – «А знаешь, как я любила ходить, когда была маленькая?..» – обхватила ладошкой его палец, и они пошли так, взявшись за руки, в сторону Невского.

– Наркоз? – голос хирурга долетел приглушённо.

– Ещё несколько секунд… – пожалуй, это голос анестезиолога. – Начинаю отсчёт: десять, девять, восемь…