Леопард

– Я выросла в фургоне. Мы всё ездили и ездили повсюду, я даже в школу не могла пойти. И когда мне было восемь, пришли из инспекции по делам несовершеннолетних и забрали меня. Когда мне исполнилось шестнадцать, я стала работать уборщицей в компании Галтунга. Когда я забеременела от Андерса, он был помолвлен. Деньги были не его, а ее. А он как раз сделал крупные вложения на рынке, но акции упали, и у него не осталось выбора. Он отослал меня. Но она все узнала. И именно она решила, что я должна родить ребенка, что я буду продолжать работать прислугой, а моя девочка будет воспитываться как хозяйская дочка. Сама она не могла иметь детей, так что Лене стала в какой-то степени приемышем. Они забрали ее у меня. Спросили, что я могу дать Лене, – я, мать-одиночка, без образования, без родных, неужели у меня хватит совести лишить моего ребенка возможности жить хорошо? Я была молодая и запуганная и подумала, что они правы, так будет лучше.

– Никто об этом не знал?

Она взяла кусок полотенца со стола и высморкалась.

– Удивительно, насколько легко обмануть людей, когда они сами хотят обманываться. И даже если они не дадут себя обмануть, то виду не покажут. Потому что это мало что изменит. Да, меня использовали как суррогатную мать, чтобы родить Галтунгу наследника, – ну и что тут такого?

– И это все?

Она пожала плечами:

– Нет. У меня же была Лене. Я кормила ее грудью, меняла пеленки, спала вместе с ней. Научила ее разговаривать, воспитывала ее. Но мы знали, что все это временно, что однажды мне придется ее отдать.

– И вы отдали?

Она горько рассмеялась:

– Разве мать может когда-нибудь бросить своего ребенка? Вот дочь может. Лене презирает меня за то, что я сделала. За то, кто я есть. Но посмотрите, она сейчас делает то же самое.

– Следует на край света не за тем мужчиной?

Она пожала плечами.

– Вы знаете, где она?

– Нет. Знаю только, что она уехала, чтобы быть с ним.

Харри сделал еще один глоток из чашки.

– Я знаю, где этот край света, – сказал он.

Она не ответила.

– Я могу поехать и привезти ее вам обратно.

– Она не захочет.

– Могу попытаться. С вашей помощью. – Харри достал листок и положил его перед ней. – Что скажете?

Она стала читать. Потом подняла глаза. Косметика стекла с бирюзовых глаз на впалые щеки.

– Поклянитесь, что вы привезете мою девочку домой, Холе. Поклянитесь. Если вы сможете, тогда ладно.

Харри посмотрел на нее долгим взглядом.

– Я клянусь, – сказал он.

Выйдя на улицу и закуривая, он вспомнил ее слова. «Разве мать может когда-нибудь бросить своего ребенка? Вот дочь может». Вспомнил Одда Утму, который взял с собой фотографию сына. «Дочь может». Может ли? Он выпустил дым. А сам он может?

Гуннар Хаген стоял у прилавка с овощами в пакистанском продуктовом магазине, которому отдавал предпочтение. Он недоверчиво смотрел на своего старшего инспектора.

– Тебе опять надо в Конго? Чтобы найти Лене Галтунг? И это не имеет никакого отношения к делу об убийствах?

– Все как в прошлый раз, – сказал Харри и взял в руки какой-то овощ – он понятия не имел, как тот называется. – Мы ищем пропавшего человека.

– Насколько я знаю, Лене Галтунг никто, кроме желтой прессы, пропавшей не объявлял.

– Сейчас объявили. – Харри вынул листок из кармана плаща и показал Хагену подпись. – Это сделала ее биологическая мать.

– Да ну? И как же я должен объяснить в министерстве, что мы начинаем поиски в Конго?

– У нас есть след.

– И какой?

– Я прочитал в «Се о хёр», что Лене Галтунг попросила перекрасить ей волосы в кирпичный цвет. Я даже не знаю, принято ли у нас в стране такое обозначение цвета, именно поэтому я и запомнил.

– Запомнил что?

– Что этот цвет стоял в графе «цвет волос» в паспорте Юлианы Верни из Лейпцига. Я в свое время просил Гюнтера проверить, нет ли у нее в паспорте штампа из Кигали. Но полиция его не нашла, паспорт пропал, и я уверен, что его взял Тони Лейке.

– Паспорт? И что с того?

– И теперь он у Лене Галтунг.

Хаген положил в корзинку пучок бок чоя, медленно качая головой.

– Ты собираешься в Конго на основании того, что прочитал в журнале, который публикует сплетни?

– Я собираюсь в Конго на основании того, что я или, точнее сказать, Катрина Братт выяснила в отношении Юлианы Верни.

Хаген направился к мужчине за кассой, который сидел на возвышении у правой стены.

– Верни умерла, Харри.

– А мертвые-то сейчас летают. Оказывается, Юлиана Верни – или, предположим, женщина с кудрявыми волосами цвета красного кирпича – купила себе билет из Цюриха на край света.

– На край света?

– Гома, Конго. На завтрашнее утро.

– То есть они ее арестуют, когда выяснят, что у нее паспорт человека, который умер больше двух месяцев назад.

– Я проверил в ИКАО. Они говорят, иногда номер паспорта умершего человека убирают из списков лишь через год. Иными словами, кто-то мог приехать в Конго и по паспорту Одда Утму. Все равно у нас с Конго нет договора о сотрудничестве. Да и откупиться от ареста не так уж сложно.

Хаген выложил покупки и, пока кассир пробивал их, стал массировать виски, чтобы предотвратить неизбежную головную боль.

– Значит, найди ее в Цюрихе. Отправь в аэропорт швейцарскую полицию.