Леопард

Небу смотрел в огонь, больной, загнанный в тупик. Он недостаточно заплатил за свое преступление. Ибо хотя в законе сказано, что ты должен платить плотью, но там также подразумевается, что это должна быть такая плоть, отдав которую ты сделаешься беднее, несчастнее. Скажем, это может быть коза, корова или любимая искусная жена. Даже ранение было недостаточной карой за то, что он причинил бване, ведь в боку не пуля, а всего-навсего жук. В некоторых ранах сидит ревущий лев, некоторые раздирает когтями леопард. В смертельных ранах неистовствуют стада слонов, вырывающих с корнем деревья. Полубвана — мелкая разменная монета. Принести в жертву этого мальчишку — все равно что вообще отказаться от расплаты. Сын, рожденный от женщины-масаи, был бы необходимой для уплаты плотью. Женщина-масаи похожа на маленькую гордую реку; она прекрасна и царственна, и ты знаешь, что сын от нее — новенькая полноценная монета.

Небу вдохнул струю омытого воздуха, лившегося в пещеру. Он взглянул на нахального серого зверька, следившего за ним из-за костра. Небу знал, что мальчишка издевается над ним. Он переменил позу, подсунув ногу под рюкзак, лежавший на земле, и, стараясь говорить как можно мягче, спросил:

— Ты читал божественную книгу бваны?

Карие двери распахнулись:

— Ты хочешь сказать, Библию?

Небу вспомнил старого вождя в школе для взрослых. Грозный противник на спорах старейшин племени, он настолько успешно корпел над английскими книгами, что стал непобедимым в спорах с бванами, побивая врага его собственным оружием. И он произнес слова, которые старый вождь сказал однажды англичанину-полисмену:

— Посему, — Небу неуклюже выговаривал непривычные слова, — посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть. Первое послание к коринфянам, глава десятая, стих двенадцатый.

Мальчишка громко хлопнул в ладоши, и эхо в пещере повторило этот звук.

— Браво! — закричал он, музыка в нем звучала все громче и пронзительнее.

Небу кашлянул и легко обвел пальцем вокруг раны в боку, зуд которой становился невыносимым.

XIII

Дождь бился о камни у входа в пещеру, и капли его разлетались мельчайшими брызгами. Мотыльки храбро гибли в нем, пробиваясь к костру, ярко полыхавшему в пещере. Небу, иссиня-черный бог, безмолвный и непостижимый, следил за розовокрылыми хлопотливыми рогатыми мотыльками, преданно летевшими на огонь. Один из них опустился на ствол винтовки и сложил крылышки. Он был толстый, покрытый густой пыльцой, которую по временам вздымали струи свежего воздуха. «Слабый, — пронеслось в сознании Небу. — Не хватает духу. Боится умереть». Он смотрел на мотыльков, бесстрашно влетавших в пламя.

Он согнал трусливого, взяв винтовку в руки. Голова мальчишки тотчас же взметнулась, и глаза уставились на него. Небу прижал ствол к щеке и стал следить в прицел за неверным полетом мотылька. Он уселся на лоб мальчишки, и Небу нажал на спусковой крючок.

— Трах! — сказал он серьезно.

Разъяренный мальчишка хлопнул ладонью по лбу и раздавил мотылька.

— Я убил его, — сказал Небу. — Слабый мотылек умер.

Мальчишка заглянул в ствол винтовки, его серое лицо побелело, а ноздри сжались.

— Ты влип в скверную историю, — сказал он дрожащим голосом. — Ты, кикуйю, влип в скверную историю. Белые солдаты очень скоро убьют тебя.

— Мотылек умер, — повторил Небу. — Ты видел, как я убил его?

Карие двери глаз широко распахнулись, и, подавшись вперед, негр заглянул в них.

— Ты никогда никого не убьешь из этой винтовки! — пронзительно закричал мальчишка. — Мой отец был и то лучше тебя. Лучше! Он кормил себя и меня, он возвращался с полными руками добычи! Вот! Он был белый! Ты понимаешь это, ниггер? Он был белый — эта винтовка заколдована для тебя, кикуйю!

Небу был прекрасно подготовлен к этим словам. Нежен был его голос, ласкавший мальчишку.

— Черви не знают цвета. А во время длинных дождей они все заползают под землю. Для них найдется занятие. К утру бвана лишится кожи. Великий не сможет отличить его от меня. — Он проговорил это на языке кикуйю и теперь молча размышлял, сгорбясь под бременем древних истин. — Таков обычай Великого. Мы предстаем перед ним без кожи. Нет ни черных, ни белых. Это великая тайна.

— Ты падаль! — закричал мальчишка тоже на языке кикуйю.

Небу вздрогнул с головы до ног. Он быстро взял себя в руки и смотрел в сторону столько мгновений, за сколько можно сосчитать от одного до двадцати. И он поднял глаза на мальчишку.

— Ты говоришь на моем языке, — сказал он также на кикуйю, он был спокоен, как хлеб. — Я счастлив узнать, что ты умеешь говорить на моем языке.

Они обменялись полупоклонами, с какими за чаепитием передают друг другу чашки. Но внутри Небу был весь боль и напряжение. Он расстегнул куртку и опять почесал пальцем зудевший бок. И мальчишка увидел рану.

— Я бы на твоем месте вскрыл ее, — сказал он; в голосе его слышалось сочувствие. — Я бы вскрыл рану и выпустил гной.

Негр непонимающе посмотрел на него:

— Какой… гной?

Мальчишка изо всех сил старался придать своему насупленному лицу ангельское выражение.