Леопард из Рудрапраяга

Ружье, к которому был прикреплен маленький электрический фонарик, я направил в сторону козы и только начал подумывать, что животное - если предположить, что это был людоед, - добралось до убежища и сейчас выбирает себе жертву среди людей, как раздался шорох от стремительного движения у подножия дерева и вслед за этим резкое тиньканье колокольчика козы. Нажав кнопку электрического фонарика, я увидел, что мое ружье нацелено на плечо леопарда, и, не сдвинувшись ни на йоту, нажал курок... и только я это сделал, фонарик потух.

В те дни электрические фонари не имели такого всеобщего применения, как сейчас, а мой был первым, которым я когда-нибудь обладал. Я носил его в течение многих месяцев, и мне никогда не случалось им воспользоваться. Я не знал срока действия батареи, а также того, что его необходимо проверять. Когда я нажал кнопку, он дал лишь одну тусклую вспышку и затем погас; снова я остался в темноте, не зная, каковы результаты моего выстрела.

Эхо от него замирало далеко в долине, когда пандит открыл дверь и громко спросил, требуется ли мне помощь. В это время я старался всеми фибрами своего существа уловить хоть малейший звук, который мог исходить от леопарда, поэтому я ничего не ответил пандиту, и он поспешно захлопнул дверь.

Когда я стрелял, леопард лежал поперек дороги, отвернув от меня голову, и я имел смутное представление, будто он перепрыгнул через козу и двинулся вниз по горе. В тот момент, как пандит крикнул, мне показалось, что я слышал что-то похожее на булькающие звуки, но уверенности в этом у меня не было. Паломники были разбужены выстрелом, но после того как несколько минут они что-то побормотали, снова улеглись спать. Коза, как казалось, осталась невредимой, так как по звуку ее колокольчика я мог сказать, что она двигается, очевидно, поедая траву, которую каждую ночь имела в большом количестве.

Я выстрелил в десять часов вечера. Так как луна всходила только через несколько часов, мне ничего не оставалось делать, как, устроившись поудобнее, слушать и курить.

Несколькими часами позже луна осветила гребни холмов по ту сторону Ганга - свет медленно полз вниз но долине, а еще немного позже я заметил, что луна поднялась над вершиной горы позади меня. Как только она оказалась над моей головой, я взобрался на верхушку дерева, но разросшиеся, широко раскинувшиеся ветви помешали мне что-нибудь рассмотреть. Спустившись снова на махан, я полез по ветке, нависшей над дорогой, но отсюда также ничего нельзя было разобрать, если смотреть вниз по склону горы в том направлении, в каком, мне казалось, бросился леопард. Было три часа утра, а двумя часами позже луна начала бледнеть. Когда ближние предметы стали видны в свете рождавшегося на востоке дня, я спустился с дерева и был приветственно встречен дружеским блеянием козы.

За козой и около самой кромки дороги выступал длинный и низкий выход скалы, на нем была видна полоска крови шириной в дюйм; если эта кровь принадлежала леопарду, то жить он мог минуту или две. Поэтому, не соблюдая предосторожностей, обычных, когда идешь по кровавым следам хищных зверей, я спустился с дороги и прошел по этим следам еще пятьдесят ярдов с другой стороны скального выхода. Там лежал мертвый леопард.

Он соскользнул спиной в небольшую впадину, где сейчас лежал свернувшись; его подбородок покоился на краю впадины.

Никаких признаков, по которым я мог установить, что мертвое животное и есть "злой дух" Гарвала, не было видно, тем не менее я ни на миг не сомневался, что леопард, лежавший в яме, - людоед. Я не увидел оборотня, который следил за мной в течение долгих часов, сотрясаясь в беззвучном дьявольском хохоте, и, глядя на мои напрасные попытки перехитрить его, облизывался в предвкушении того, как он, улучив момент, когда я не буду настороже, погрузит свои клыки в мое горло. Здесь лежал только старый леопард, отличавшийся от других животных этого же племени тем, что его морда была седой, а губы не имели усов. Самое ненавистное животное во всей Индии, которого боялись больше, чем кого-либо другого, чье единственное преступление не против закона природы, но против закона человека заключалось в том, что он пролил человеческую кровь, однако не с целью терроризировать человека, но только для того, чтобы самому существовать, - теперь он лежал, положив подбородок на край ямы, прикрыв глаза, и мирно грезил, погруженный в свой последний долгий сон.