Леопард. Новеллы

На следующее утро князь проснулся отдохнувшим и свежим. Выпив кофе, он брился в красном с черными цветами халате у зеркала. Бендико лежал, положив тяжелую голову ему на ногу. Брея правую щеку, князь увидел в зеркале позади себя еще одно, молодое лицо с выражением насмешливой почтительности. Не оборачиваясь и не прерывая бритья, князь спросил:

– И чем ты занимался прошлой ночью, Танкреди?

– Доброе утро, дядя. Чем занимался? Да ничем особенным не занимался, был с друзьями. Святое дело. Не то что некоторые мои знакомые, которые развлекались в Палермо.

Все внимание князя было поглощено неудобным местом под нижней губой. В голосе Танкреди, в его манере произносить слова немного в нос чувствовалось столько молодого задора, что сердиться на него было просто невозможно. Но выразить удивление князь все же себе позволил. Он обернулся и, держа полотенце у подбородка, посмотрел на племянника. Тот стоял перед ним в охотничьем костюме: обтягивающая куртка, высокие сапоги.

– И кто же, позволь полюбопытствовать, эти знакомые?

– Ты, дядище, ты. Я своими собственными глазами тебя видел на заставе у виллы Айрольди, когда ты разговаривал с сержантом. Хорошенькое дело! Это в твоем-то возрасте, да еще и в компании с его преподобием. Старый сладострастник!

На князя из-под прищуренных век смотрели смеющиеся темно-голубые глаза – глаза покойной сестры, матери Танкреди, его собственные глаза. Мальчишка совсем распустился, думает, ему все дозволено! Князь почувствовал обиду, но одернуть зарвавшегося племянника у него не хватило духу: честно говоря, маленький наглец прав.

– По какому случаю ты так разоделся? Едешь на бал-маскарад с утра пораньше?

Молодой человек вдруг стал серьезным, на лице появилось мужественное выражение.

– Уезжаю, дядя, через полчаса уезжаю. Зашел проститься.

У князя сжалось сердце от дурного предчувствия.

– Дуэль? – спросил он.

– Дуэль, дядя, и с очень опасным противником. С королем Франциском Божьей милостью, черт его побери! Я отправляюсь в горы, в Корлеоне, но ты никому не говори, особенно Паоло. Грядут большие события, дядя, и я не хочу сидеть дома. Впрочем, останься я дома, меня тут же схватят.

У князя перед глазами, как нередко случалось, вспыхнуло виденье: жестокий бой в лесу, выстрелы, и вот уже его Танкреди на земле, со вспоротым животом, кишки вывалились наружу, как у того несчастного солдата.

– Ты с ума сошел, сын мой! Быть заодно с этой публикой! Да все они мафиози и жулики. Фальконери должен быть с нами, за короля.

Голубые глаза снова осветились улыбкой.

– Конечно за короля, но за какого? – И вдруг опять этот непостижимый переход к серьезности, который всегда обезоруживал князя. – Если там не будет нас, ты получишь республику. Если мы хотим, чтобы все осталось по-старому, нужно все поменять. Ты понял меня? – Он нежно обнял князя. – До скорого свидания, дядя. Я вернусь с триколором.

Неужели племянник тоже заразился риторикой от своих дружков? Пожалуй, нет, в его тоне князь не услышал никакой напыщенности. Что за мальчик! То всякие глупости выкидывает, то становится таким разумным, что диву даешься. А его родной сын Паоло в это время занят пищеварением своего Гвискардо! Танкреди – вот кто его настоящий сын! Князь Фабрицио сорвал с шеи полотенце, порылся в ящике.

– Танкреди, Танкреди, постой! – И бросился за племянником, догнал, сунул ему в карман мешочек с золотыми унциями, потрепал по плечу.

– Революцию финансируешь? – засмеялся Танкреди. – Впрочем, спасибо, дядя, скоро увидимся, обними за меня тетю. – И побежал вниз по лестнице.

Князь вернул Бендико, умчавшегося за своим другом с громким радостным лаем, добрился, умыл лицо. Вошел лакей, чтобы помочь ему одеться и обуться. «Триколор, триколор! Все уши прожужжали с этим триколором, мошенники! Да что они означают, эти три полосы? Собезьянничали у французов, и все. Разве сравнишь этот безобразный флаг с нашим белоснежным, украшенным тремя золотыми лилиями? Какие надежды могут быть связаны с этим пестрым лоскутом?» Подошел момент завязывать галстук – внушительных размеров шейный платок из черного атласа, а это сложная процедура, поэтому на рассуждения о политике лучше пока не отвлекаться. Один оборот, второй, третий. Большие пальцы ловко придают складкам пышность, расправляют концы, скрепляют шелк головкой Медузы с рубиновыми глазами.

– Подай чистый жилет! Не видишь разве, на этом пятно?

Лакей поднимается на цыпочки, чтобы надеть на него суконный коричневый редингот, потом подает носовой платок, надушенный бергамотом, ключи, часы с цепочкой. Портмоне князь сам кладет в карман, смотрит на себя в зеркало: ничего не скажешь, все еще красавец-мужчина. А этот каналья назвал его старым сладострастником! Посмотрел бы я на тебя в моем возрасте, что от тебя останется? Сейчас-то уже кожа да кости.

Он шел по залам, и от его тяжелых шагов звенели стекла. Дом был тих, светел, наряден. Главное, это был его дом. Спускаясь по лестнице, он вспомнил слова племянника: «Если мы хотим, чтобы все осталось по-старому…» Танкреди далеко пойдет, он всегда это чувствовал.