Леопард. Новеллы

По пути в бальный зал дон Фабрицио заметил, что Седара продолжает разговаривать с Джованни Финале. До него донеслись названия ценных сортов посевного зерна – русселла, приминтио, марцолино, и князь предположил, что за этим непременно последует приглашение посетить Маргароссу – имение, которое из-за агрономических нововведений Финале грозило ему разорением.

Пара Анджелика – дон Фабрицио выглядела великолепно. Огромные ноги князя передвигались с удивительной деликатностью и ни разу не оказались в опасной близости с атласными башмачками дамы. Его лапища с мужской уверенностью обнимала ее талию, подбородок почти касался летейских волн ее волос; от ее декольте пахло духами «Bouquet à la Maréchale»[122], но еще тоньше был аромат ее молодой гладкой кожи. Князю вспомнилась фраза Тумео: «Ее простыни должны райское благоухание источать». Откровенно сказано, грубо, но точно. Этот хитрец Танкреди…

Анджелика выглядела довольной: ее врожденное тщеславие, ее упорное честолюбие были удовлетворены.

– Я так счастлива, дядище, – говорила она, – все так добры со мной, так любезны! Я люблю Танкреди, и вас я тоже люблю, потому что только вас должна за все это благодарить. Нет, Танкреди, конечно, тоже, но, если бы вы не захотели, ничего бы этого не было.

– Я тут ни при чем, дочь моя, ты за все должна благодарить только себя.

Князь говорил искренне: никакой Танкреди не мог бы устоять перед ее красотой и богатым приданым. Он все препятствия преодолел бы, лишь бы на ней жениться. Сердце пронзила боль за Кончетту, он представил себе ее взгляд – гордый взгляд неудачницы. Но боль тут же прошла, и он, с каждым кругом освобождаясь от груза прожитых лет, почувствовал себя снова двадцатилетним, когда в этом же зале танцевал со Стеллой и еще не знал, что такое разочарование, скука и тому подобное. Несколько мгновений он готов был верить, что смерть – «удел других».

Он был полностью поглощен переполнявшими его чувствами, в которые вплетались счастливые воспоминания, и не сразу заметил, что они с Анджеликой танцуют вдвоем. Остальные пары, возможно не без содействия Танкреди, перестали танцевать и глядели на них. Супруги Понтелеоне тоже стояли здесь и казались растроганными: они люди пожилые, должны все понимать. Стелла тоже далеко не молода, но ее взгляд мрачен. Когда смолкла музыка, аплодисментов не последовало: царственный вид Леопарда удержал присутствующих от такого неприличия.

После вальса Анджелика пригласила дона Фабрицио поужинать с ними. Он был тронут, но промелькнувшие и такие живые воспоминания молодости удержали его от соблазна: он представил себе, как скучен будет для юных влюбленных ужин за одним столом со старым дядей, особенно на глазах у Стеллы. «Влюбленным хочется быть вдвоем, в крайнем случае – с чужими, но со стариками и, что хуже всего, с родственниками – никогда».

– Спасибо, Анджелика, но мне не хочется есть. Возьму себе что-нибудь с общего стола. Иди с Танкреди и обо мне не думай.

Подождав, когда молодые люди удалятся, он также направился в буфетный зал. В глубине его стоял длинный узкий стол, освещенный двенадцатью канделябрами из позолоченного серебра, знаменитыми тем, что они были пожалованы деду Диего испанским двором по окончании его посольской миссии в Мадриде: помещенные на высокие основания из сверкающего металла, шесть мужских атлетических фигур, чередуясь с шестью женскими фигурами, держали на своих головах ствол дерева с двенадцатью ветвями, каждую из которых венчала зажженная свеча. Лукавому мастеру достало таланта придать позам атлетов спокойную легкость и подчеркнуть напряженную грациозность юных дев, удерживающих непомерную для них тяжесть. Двенадцать подлинных шедевров. «Сколько же сальмов земли можно на них купить!» – сказал бы бедняга Седара. Дон Фабрицио вспомнил, как однажды Диего показал ему обтянутые зеленым сафьяном футляры для этих канделябров – каждый с золотым трехчастным щитом Понтелеоне и золотыми инициалами дарителей.

Под канделябрами, под пятиярусными вазами, возносившими к небесам пирамиды всегда остающихся нетронутыми профитролей, – утомительное изобилие обычных для таких балов кулинарных изысков: кораллового цвета лангусты, сваренные живьем, вязкое желтоватое фрикасе из телятины, плавающие в соусе серебристые окуни, очищенные от костей бекасы на янтарных холмах подрумяненных хлебцев, посыпанных фаршем из потрохов, жирные розоватые печеночные паштеты под желатиновым панцирем, галантины, прозрачные, как утренняя заря, и еще с десяток других трудноперевариваемых деликатесов самых разных цветов и оттенков. По краям стола – две монументальные серебряные супницы с отливающим темным золотом консоме. Чтобы все это приготовить, поварам на больших дворцовых кухнях пришлось, вероятно, с прошлой ночи трудиться без отдыха.

«Сколько же добра, черт побери! Донна Маргерита знает, как принимать гостей. Жаль только, что все это не для моего желудка».