Леопард за стеклом

Не успел урок начаться, как к нам снова пришел господин Каранасис — на этот раз в сопровождении мамы Пипицы. Мамаша начала присаживаться за каждую парту, чтобы понять, где дует из окна, а где нет, откуда лучше видно доску и куда стоит посадить Пипицу. К счастью, не рядом со мной. Не потому что я так уж рада сидеть рядом с Алексисом. Но с Пипицей… нет уж, увольте!

— Они, — прошептал Алексис и кивнул в сторону Пипицы, — платят как положено.

— Обожаю нашу школу! — кричит Мирто как-то днем, когда мы все садимся за стол.

— А я вот совсем ее не люблю, — бурчу я. — Хотя учительница у нас вроде бы ничего.

— Вы хоть бы раз в чем-нибудь согласились! — обрушился на нас отец.

Мирто была в восторге, потому что у них почти не было никаких уроков, зато их, пять-шесть человек из их класса и ребят постарше, постоянно собирал господин Каранасис и рассказывал, что именно нашей школе должна выпасть честь создать одну из первых фаланг Национальной организации молодежи, которую основал наш диктатор.

— Вам сказали, что это обязательно? — холодно поинтересовался дедушка.

— Нет, кто хочет. Но тот, кто пойдет сейчас, станет звеньевым и получит три золотые звезды. Вот как эти.

Мирто раскрыла ладонь, на которой лежали три звездочки, сияющие чистым золотом.

— Где ты это нашла? — спросила мама.

— В лавке мелочей.

Дело в том, что Мирто всегда нравились блестящие вещи. У нее целая коробка, забитая золотыми перьями, и горе тебе, если вдруг нечем станет писать и попросишь у нее одно. Когда нам, случается, дают карманные деньги, Мирто бежит в мелочную лавку и покупает все якобы золотые побрякушки, что найдет.

— Раз это необязательно, — твердо сказал дедушка, — значит, сиди тихо, и пусть другим выпадет честь стать первыми. Надеюсь, и твой отец придерживается того же мнения.

— Может быть, позже, если только это будет обязательно, — согласился папа.

— Тогда все станут звеньевыми, а я нет! — взвыла Мирто.

— Зачем вы пресекаете инициативу ребенка? — вмешалась тетя Деспина.

Но дедушка оборвал ее так же, как и в тот день, когда объявили о введении диктатуры:

— Не мели чепухи, Деспина!

Вечером Мирто положила на подушку три свои золотые звездочки и проговорила, давясь от слез: «ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА…»

Как-то, вернувшись из школы, мы застали у нас дома Нолиса, пришедшего на урок с дедушкой.

— Вот увидишь, сейчас и Артеми появится, — говорю я Мирто.

Мы сразу же сели делать уроки и почти уже закончили, когда появилась Артеми.

— Что, пришла шитью учиться? — поддразнили мы ее.

— Нет! Что же это, господин Нолис будет к вам ходить с визитами, а мне дома в Ламагари сидеть, что ли? — притворно завздыхала она.

Тетя Деспина отправилась по магазинам, так что Стаматина открыла нам большую гостиную, чтобы и Артеми могла взглянуть на леопарда. А она и смотреть не стала. Артеми никак не могла оторвать взгляд от люстры, свисающей с потолка, проводила рукой по бархатной обшивке кресел, а потом чуть с ума не сошла, любуясь своим отражением в большом зеркале с золоченой рамой.

— Здравствуй, моя прекрасная Артеми! — приветствовала она свое отражение и то делала глубокий поклон, то начинала танцевать. — Слушайте, — сказала она нам, — я в первый раз вижу, что я целиковая.

И давай снова кружиться по гостиной и танцевать.

У Стаматины слезы из глаз побежали, пока она на нее смотрела.

— Птичка моя, птичка моя, — все повторяла она. — Ни разу, за всю свою жизнь ни разу в зеркало не посмотрелась!

— Да нет! — утешила ее Артеми. — Рожу-то свою я каждый день вижу. Отец притащил мне карманное зеркальце. Но я и думать не думала, как это здорово — видеть себя целиком. Ну прям кинематограф какой! Я в прошлом году в городе видела, так чуть с ума не сошла, как там фотографии двигались — чисто люди настоящие!

Наконец Артеми обратила внимание и на леопарда.

— Прям живой, — прошептала она.

Вытащить Артеми из гостиной было невозможно: она все твердила, что теперь-то, когда в сказках услышит про королевские дворцы, уж точно будет знать, как они выглядят — точь-в-точь наша гостиная. Тете Деспине ее бы послушать, а то она все время брюзжит, что нам нужно купить новую мебель. Бархат на креслах давно вытерся и истрепался, пружины дивана продавились, а буфет и консоль испещрены дырочками, которые проедают в них жуки-древоточцы уже несколько десятков лет.

Тем временем Нолис закончил урок и торопился уйти, чтобы добраться до Ламагари до того, как стемнеет. В Ламагари можно было попасть не только морем — туда еще вела дорога по суше.

Только совсем разбитая, и идти по ней было трудновато: одни кочки да камни.

— Посиди, и поедем вместе, на лодке, — предложила ему Артеми. — Отец скоро появится.

— А шитье? — говорит ей Стаматина. — Госпожа еще не вернулась. Кстати, почему бы тебе не учиться грамоте вместе с Нолисом? — прибавила она.

— Потому что тогда не хватит мне места ни в наших лачугах, ни во всем Ламагари.

И так она иногда говорит, наша Артеми, что и задумаешься, какая она уже взрослая.