Леопольдштадт

Лео. Мама не хотела, чтобы в школе у меня было немецкое имя. В восемь лет я стал Леонардом Чемберленом. Она никогда не говорила со мной о доме и о семье. Она не хотела, чтобы у меня были еврейские родственники, если вдруг победит Гитлер. Она хотела, чтобы я стал английским мальчиком. Я был не против. Мне нравилось. В школе мы воевали на страницах комиксов, где все немцы были нацистами и визжали от страха перед нашими летчиками и десантниками, которые громили их в пух и прах. Превосходная страна! Я был счастлив, что я англичанин… английские книжки, и поездки к морю, и радио… С мамой мы говорили только по-английски. Я не подозревал, что говорю с акцентом, до тех пор пока не избавился от него. А мама от своего так и не избавилась. Когда ее убили…

Пытается закончить.

Нет, я думаю, хватит об этом.

Пауза.

Для Перси стоицизм был проявлением характера. Ты принимал удар и шел дальше. Он вернулся домой из министерства информации, я вернулся из школы, мы похоронили маму и стали жить дальше.

Пауза.

Оказалось, я хорошо играю в крикет – даже получил синюю форму.

Натан. Мне кажется, он не еврей.

Ты помнишь эту комнату?

Лео осматривается.

Лео. Разве я жил здесь?

Натан. Несколько недель, перед отъездом в Англию с Нелли и Перси. До четырех лет ты жил в доме Карл-Маркс-Хоф. Я могу тебе показать. На нем до сих пор видны выбоины от снарядов. Когда федеральные власти сломали вашу жизнь в том доме, Нелли перевезла тебя к бабушке Еве. После аншлюса их дом ариизировали, и вы все переехали сюда. Но ты ничего не помнишь!

(по-немецки) Ты можешь в это поверить?

Роза. Могу ли я поверить в подавление памяти? В Австрии?

Натан. И ты не помнишь, как погромщики забрали портрет твоей двоюродной бабушки Гретль?

Лео. Нет, не помню.

Роза. И ты не помнишь, Натан. Я не хотела тебе говорить, но тебя здесь не было в тот момент.

Натан. То есть как – не было?

Роза. Вы сюда переехали только после того, как Зака и Салли выселили.

Натан. Но я это помню!

Роза. И в ложную память я тоже верю. То, что ты описываешь, действительно происходило. Но с портретом Гретль все было иначе. Салли писала мне в Нью-Йорк. В квартиру пришел чернорубашечник и два солдата вермахта. Они прошли по всем комнатам и составили опись. Герман расписался за каждую вещь, что они забрали. Когда я получила квартиру обратно, в ней многого недоставало, и я намереваюсь вернуть Гретль.

Она указывает на стену.

Я повешу ее вот сюда.

Натан. Они растянут это дело на годы. Они скажут тебе, чтобы ты обращалась в Бонн.

(Обращаясь к Лео.) Юридически портрет Гретль в ничейной зоне. Чтобы его вернуть, недостаточно знать, где он находится. Нужно знать, кто его должен вернуть.

Лео. Какое это имеет значение с точки зрения морали?

Натан. Мораль не имеет значения с точки зрения закона. Была ли Австрия поверженным врагом, как часть Третьего рейха? Или она была оккупированной страной – первой жертвой гитлеровской агрессии? По тогдашнему закону являлся ли Герман владельцем картины, когда бросился в лестничный проем дома в Леопольдштадте? Или он передал право владения Якобу?

Лео. Господи Иисусе. Герман покончил с собой?

Роза. Тысячи евреев покончили с собой после аншлюса – в основном состоятельные евреи. (Колко.) Ты разве не знал?

Лео. И Якоб тоже?

Роза. Нет, Якоб покончил с собой уже после войны.

Лео.После войны? Но почему?

Натан и Роза немеют от его вопроса.

Роза(резко). Ты не заслужил права… в своем идиотском невежестве —

Натан. Перестань, он ребенок.

Роза. Он только на семь лет младше тебя!

Натан(устало). Да, но на какие семь.

Лео. Постойте, я вообще не знал о вашем существовании до вчерашнего дня.

Роза. Это не оправдание, Лео! Ты знал, что ты еврей.

Лео. Когда? Да, естественно, я знал. Но вы не понимаете. В Англии это не было чем-то, что нужно было знать. Или чем-то, что другие должны были знать о тебе. Я не помню, чтобы меня об этом спрашивали. Рождественские песни, в крайнем случае псалтырь – этим все и ограничивалось.

Роза. Дело не в том, где ты молишься.

Лео. Конечно. Это я понимаю. Наверное, если бы я решил вступить в какой-нибудь снобский гольф-клуб…

Роза. Это не снобизм. Это антисемитизм.

Лео. Хорошо, принимается. Но сделаться англичанином было самой большой удачей, которая могла мне выпасть.

Натан. Превосходная страна.

При малейшем намеке на насмешку Лео бросается в бой.

Лео. Но мы сопротивлялись в одиночку, не так ли?

Натан. Ух!