Лепестки под каблуками (СИ)

Мужчина уставился на меня, в глазах разлился холод, предупреждая об опасности темы.

— Какую тайну?

— Что ты женат.

Он усмехнулся, допил вино одним глотком, протянул мне бокал, требуя забрать.

— А это разве тайна была? Не помню, чтобы скрывал.

Встав, я забрала бокал, поставила его на журнальный столик.

— Возможно, не скрывал, но и не говорил. А я спрашивала. — У меня получалось говорить деланно равнодушным тоном, несмотря на то что тревога разрасталась и не выходило никак ее подавить.

— Да? Не помню такого. Что ты там на ужин приготовила?

Я снова уселась на подлокотник кресла, показывая, что о еде и не думаю.

— Макс, я серьезно. Для меня это важно.

— Да срать мне, что для тебя важно. Пойдем есть, я голодный.

Он уже начал закипать. Опасная ситуация. Но отступать мне некуда, придется рискнуть.

— Нет, давай сначала все выясним.

Решетников грязно выругался, резко поднялся на ноги.

— Терпеть этого не могу! Эти ваши вечные женские истерики. Да, Марин, я женат. Дальше-то что? На что это вообще влияет? Хочу спать с тобою, сплю. Надоешь, выкину вон. Что не так? Какие у тебя претензии?

— Я не хочу так. Я тебя люблю и поэтому вижу логичный исход: мы с тобой поженимся.

Позиция обозначена, Рубикон пройден, я замечательно держусь, с королевским достоинством. Вот только зерно дурного предчувствия все раздувается, заполоняя сознание.

— Что? Ты напилась или ширялась тут, пока меня не было? Охренела?

— Я так вижу, Макс. Тебе придется выбрать.

Мужчина будто поперхнулся воздухом, побагровел, глаза почернели от бешенства.

— Мне? Выбрать? Ты вообще в своем уме, дура? — закричал он.

Стремительно приблизившись, он схватил меня за плечи, рывком заставил подняться. Бокал выскользнул из рук, упал в кресло, вино, расплескавшись, залило обивку. Но мы оба не заметили этого. Я пыталась вырваться, потому что руки мужчины сдавили до боли, он же глядел на меня с яростью, явно не контролировал ее, потерялся в ней. И от этого становилось еще страшнее. Я вывела его из себя… И понятия не имею, что он сотворит. Никогда раньше не сталкивалась с таким Решетниковым, что делать не представляла…

— Макс, пусти…

— Ах ты ж сука! Выбрать! Мне! Как вообще додумалась ставить мне какие-то условия? Кто ты вообще такая? А? Ты просто подстилка! И открою тебе Америку — дешевая подстилка! Я знал шлюх и подороже тебя, и получше. И главное — посговорчивее. Эти бабы знали свое место, а ты вот забыла!

Он разжал хватку и резко толкнул меня. Я врезалась в косяк, спину пронзила боль.

— Ты ошалел? — вскрикнула, в ужасе оглядывая мужчину: его перекошенное от злобы лицо, сжатые кулаки.

— Заткнись, — он подскочил ко мне, лицо обожгло хлесткой пощечиной.

Я будто захлебнулась в панике, льдом спеленавшей дрожащие и ослабевшие руки и ноги, в беспомощности, в невозможности сделать вдох, издать звук. В голове помутилось, к горлу подкатила тошнота. Решетников ухватив меня за руку выше локтя (пальцы с силой впивались в плоть, оставляя следы) и поволок в спальню. И я не могла сопротивляться.

— Дрянь. Мразь. Ты никто, поняла. Шлюха и гадина, — шипел он. Бросил меня на кровать. Навалился сверху. — Ты кукла. Секс-игрушка. Я плачу за все: за твою жрачку, за твои шмотки, за твои йоги, танцы, ногти, волосы и прочую штукатурку. А ты просто раздвигаешь ноги тогда, когда мне надо, и столько раз, сколько я хочу. Ты слышишь? Слышишь, дрянь?

Новая пощечина. Мой всхлип-вскрик. Дрожащая и слабая рука, которая пыталась оттолкнуть мужчину. Смотрела в его отрешенное, ожесточенное лицо, в пустые ледяные глаза, и все внутри стыло, раскручивалось бескрайним ужасом. Что? Что он со мной сделает?..

— Я сейчас жестко трахну тебя, и это будет тебе хорошим уроком, Марина. А утром ты соберешь свое шмотье и уберешься отсюда. Позвонишь через неделю. Если остыну, то вернешься обратно. А нет, так пойдешь к черту. Поняла? — Он тряхнул меня так, что клацнули зубы, а волосы залепили лицо.

— Ты поняла меня?

— Да, — прохрипела через силу, едва сдерживая слезы. — Да! Прошу, не надо…

Решетников отпустил мои плечи, привстал, взялся за ремень брюк. У меня получилось отползти, сжаться у изголовья. Хотела заговорить, попробовать успокоить мужчину, но опередила громкая мелодия его мобильного, оставленного в гостиной.

Максим замер, выматерился.

— Это Щеткин наверняка. Я отвечу. А ты раздевайся и жди!

Он ушел, через мгновение услышала его отрывистое «да», затем — звук открывшейся двери на лоджию. Сидела, бездумно уставившись в одну точку, словно в полном мраке. Болела голова и тело, горело лицо… И не верилось, что все случившееся не бред. А потом в моей голове как будто лопнула струна, звеня, разбивая безвременье, опустошение.

Все кончено. Все к собачьим чертям кончено. И чем быстрее я это осознаю, приму, тем быстрее и эффективнее начну действовать.

Развернувшись, свесила ноги с постели, встала. Мышцы дрожали, плохо слушались, но усилием воли заставила их работать. В сознании уже выстроился четкий план.