Лепесток красной розы (СИ)

Кривлю губы на слова «благородно». Мы точно во времена славянских традиций, где наследники должны были ставить свои почести и долги выше любви.

― Мы заметили изменения еще в День Валентина. Мальчишка был сам не свой: нарядился, расчесался, ходил с плутоватой ухмылкой. Вообщем, походил меньше на шкодника. Меня и моего мужа очень насторожило это, а потом и вовсе не обрадовало то, что он встречается с девушкой из простой семьи. Для нас это было ударом.

― Поэтому вы решили убрать маму с дороги?

― Ну не совсем убрать, ― мрачно смеется женщина и, разрезав кусок птицы, кладет его в рот. Прожевывает и продолжает: ― Мы заботились о благополучии сына и хотели всего самого лучшего. И была вероятность, что она, твоя мама, охотится за нашими деньгами.

― Но это не так! ― горько взвыла и тут же себя укротила. ― Маме ни к чему были ваши деньги. Ей просто не хватало частички, похожая на нее.

― Знаю, дитя. Я поняла это после всего случившегося. Когда наш план был исполнен, Марта сбежала, а сын мог спокойно продолжать учиться и готовиться к предстоящему знакомству со своей невестой.

― С нашей мамой, ― выговаривает Джимми, хмуро глянув исподлобья. Старший его тычет локтем.

Ненадолго задержала на нем взгляд, отмечая, таким образом, он просто защищает честь своей матери и не стоит на него грузить свои угрозы, и вернулась к диалогу.

― Объясните мне ваш мотив! ― требую, выделяя каждое слово. ― Зачем подставлять мою маму?

― Наверное, из-за того, что нас так воспитывают, Ханна. Мы идем наперекор стереотипам современности и чтим наши устои. В нас закладывают те взгляды, которые нестандартны другим, как например, вся ситуация с твоими родителями. ― Женщина сочувственно поглядывает на своего сына и снова нацепляет на лицо маску холодности. ― Мне очень жаль, что произошло несколько лет назад. Наши поступки с покойным мужем были лишены здравого смысла. Мы даже не знали, что твоя мама будет беременна. Думаю, если бы она сказала об этом Джозефу, все было бы по-другому.

Опускаю голову и сначала медленно, затем резко качаю головой:

― Ничего бы не было по-другому. Вы не переставали бы потешаться над моей мамой, ставили бы ее в неловкие положения и каждый раз напоминали бы ее статус…

Гляжу на отца, который не спускает глаз с меня, видимо, понимая, как сильно он смог надломить себя. Я не выражаю ничего на лице, остаюсь непреклонной к излишнему проявлению то ли понятия, то ли неизвестности.

― Ханна, я понимаю, ты зла на меня и своего отца. Но не вини его. Пусть вся твоя злость будет направлена на меня, ― говорит она уверенно, но никаких намеком на истинные раскаяние и теплоту нет. Ее тон лишен чувств. Обыденность.

― Что вам сделала моя мама? ― Сдерживаю подкрадывающиеся предательские слезы.

― Что? ― Невинно хлопает глазами.

― Что. Сделала. Вам. Моя. Мама?

Думаю, этот вопрос один из самых важных. Ключ к тому, что могло стать причиной такого изощренности.

― Полюбила твоего отца.

― И поэтому так ненавидите ее? ― Нервно смеюсь. ― Это глупо.

― Когда ты станешь матерью, то лучше поймешь мои чувства, ― вставляет она напоследок и запивает слова бокалом вина. Воцаряется тишина.

Мать и дитя понятия очень близкие, но и одновременно разные. Я не могу знать точно, какая связь образуется между ними. Одно мне ясно точно — женщина, любящая своего ребенка, не будет его ставить в свои рамки, не станет загонять, как корову в стойло, а примет все его идеи с ясной головой. Потому что жить на попечении своей мамы — это пуще не знанию, как самостоятельно жить, как себя реализовать в деятельности и найти свой путь.

Она удовлетворяла свои желания. На сына ей наплевать.

― Я ухожу, ― твердо заключаю и встаю со своего места, игнорируя свои внутренние отголоски. Все равно, как это выглядит со стороны. Я услышала главное от своей бабушки и некоторые пазлы смогли собраться воедино.

Еда так и остается остывать, пока по комнате раздается скрежет стула о мрамор или камня, и следую отсюда прочь. За спиной слышу, как кто-то поднимается с места и успевает нагнать на повороте в прихожую. Меня приобнимают за плечи.

― Ханна, успокойся. Что с тобой? ― Поправив выбившийся локон, Эрик заботливо заправляет за ухо.

― Я хочу отсюда уехать. Пожалуйста.

― Ты больше ничего не хочешь знать?

― Нет, ― шепчу и хватаюсь за его рубашку, комкая.― Отвезешь меня домой?

― Хорошо.

― Подожди, Ханна!?

Мы разлепляем объятья, когда к нам подходит отец. Он расширенными глазами смотрит на меня, восстанавливает дыхание, делая глубокие вдохи и маленькие выдохи, и все же выговаривает:

― Извини меня, что все получается не так, как хотелось тебе. Видимо, что-то не может склеиться в этом ворохе тайн. ― Скованно взмахивает руками. ― И прости, что так поступил с твоей мамой. Я ее очень люблю, малышка. Никогда и никого прежде не мог разлюбить.

― Ответь честно…

Делаю к нему шаг, от чего мы равняемся. Дочка вся похожая на своего отца.

― Ты будешь бороться за маму?

Мужчина улыбается, и морщинки сразу же собираются в уголках глаз.

― Поверь, больше всего на свете хочу вернуть ее.