Лепрозорий (СИ)

Как же было стыдно. Ведь это из-за нее кошка с наливающимися синяками и рваными ранами лежала полумертвая в лесу. Ведь можно было этого избежать! Ева хотела думать, что это можно было предотвратить, но боялась узнать наверняка. Паутина безошибочно скажет, должно ли это было быть в кошкиной жизни или нет. Но что, если должно? Что, если она обязана была пожертвовать собой? Что, если она должна была умереть, а их жалкие потуги продлят ее мучения, от силы, на пару дней?

— Латай, — дал отмашку кот, убирая окровавленные руки и вытирая их о снег.

Заплетая ключицу, Ева чувствовала сквозь паутину, что та закреплена сломанными иглами.

— Я оставлю дырку, чтобы их вытащить можно было, — Ева вытерла испарину со лба. Ее едва ли хватит на эту рану, паутина скользила с пальцев так медленно и мучительно больно.

— Нет, она все равно не зарастет, — кот бережно сложил иглы в мешочек и бросил у огня, к ножам.

Ева послушалась. Ее тошнило, но рвать было нечем, то были просто бесполезные позывы желудка хоть как-то обратить на себя внимание. Он говорил, что сама Ева сокращает свою жизнь. Ну и пусть. Так тому и быть. Заслужила. Годом меньше, годом больше — никакой разницы, если кошка может выжить.

Паутина плелась с кровью, розовая, блестящая, влажная. Ева закашлялась. От боли на глаза навернулись слезы.

Кот обхватил ее ладонями за плечи. Ева хотела было вырваться - он скажет, чтобы она перестала. Непременно скажет! Но она обязана спасти кошку. Обязана!

— Держись, — только и отозвался он тихо-тихо.

И Ева плела, соединяя пульсирующими пальцами паутину и кошкину кожу. Пачкаясь в собственной крови, едва сдерживая рвоту, заставляя себя тянуть нить сантиметр за сантиметром. Даже если хотелось кричать, даже если становилось невыносимо холодно.

— Все, хватит, — он крепко сжал ее запястья и сложил пальцы в кулаки, силой оборвав алые нити.

Еве хотелось орать. Так не должно быть! Если — «хватит», значит, кошка мертва. Так не должно быть! Так нельзя!

Кот потряс ее за плечи и крепко обнял, не давая вырваться и даже пошевелиться. Паучонок рыдала, вцепившись в мокрый от пота ворот его кимоно. Выла, видя, как Люция поднимает полотно шатра и укрывает им кошку, подтыкает под нее. Вот, сейчас она накроет ее голову краем ткани, и все будет кончено. Все будет зря. Но Люция села рядом с кошкой и подняла с земли нож. Ева от ужаса дернулась, почувствовав, как по спине пополз липкий ледяной пот. Фурия поднесла лезвие к кошачьему носу Химари, и Ева заметила, как по нему медленно пополз туман. А на шее пульсировала, медленно-медленно, слабо и едва различимо, вена. Живая.

Ева позволила себя на миг закрыть глаза и не заметила, как провалилась в спасительный сон.

#32. Мужчина и женщина

— Как тебя зовут? — Люция смотрела, как неизвестный ей мужчина бережно укладывает Еву и укрывает своим кимоно.

— Хайме, — отозвался он, усаживаясь в свете костра, и стал раздеваться.

Люция пожевала губами, но больше ничего спросить не решалась. Она мало знала о кошкиной семье, а по телу кота не могла определить его возраст, незнакомец мог оказаться равно как мужем, так и сыном, и братом, и просто другом. И это незнание грызло изнутри, она так и не узнала совершенно ничего о женщине, так любезно и по-человечески помогавшей ей практически во всем. И, быть может, никогда не узнает, если Химари умрет.

Нет, эту ночь кошка определенно протянет! И от этой мысли становилось легче. Но сердце все еще колотилось, как бешенное, слезы не текли, а сочились даже, и их невозможно было унять. Полный нос соплей, мокрые губы и ледяные щеки — малоприятные ощущения. И хуже того, этот спокойный кот перевязывал раны, шипя сквозь зубы, и совсем не обращал внимания на нее. Словно презирал. Не считал кем-то важным, заслуживающим внимания.

— Чего ты ревешь? — пробурчал он, поднимаясь и туже затягивая поясок на холщовом белом кимоно, синим уже укрывалась Ева, сладко посапывая во сне.

Люция замялась.

— Я не могу их остановить. Я ничего не чувствую, но они все текут и текут. Что-то в глаза попало, — она оперлась о ствол ели и отвернулась от кота. — Я просто чудовище, не обращай внимания.

Хайме усмехнулся, вытащил из складок шатра уцелевшие Химарины катаны и оглядел лезвия. Он не стал отвечать на слова Люции, больше увлеченный самим собой. Обрезал длиннющий хвост волос под самую веревку, и она сползла, упав в снег. Расчесал седые пряди пальцам, убирая их с полосатых ушей. Глянул на тугой пучок белесых волос и кинул их под ель.

— Химари перебила всех волков? — спохватилась Люция, поняв, что кот не станет продолжать разговор о ней самой.

— Нет, — он мотнул головой, подвязывая мечи к поясу. — Моя жена, безусловно, отличный боец, но не настолько. Она хрупкая и разве что ловкая, но не сильная. Волков перебили кошки, они в последний момент решили, что не могут дать своей принцессе умереть от лап грязных псин.

Муж. Понимания не прибавилось. Он столько месяцев притворялся тигром. Да что вообще они друг для друга значат?!