Лепрозорий

— Она любит тебя. Действительно любит. Она ждет там, в этой чертовой клетке! Ждет, что ты придешь и спасешь ее! — кошка не верила, это казалось чудовищной шуткой, не могло быть правдой. Она отказывалась верить.

— Пусть ждет. Я достойно ее похороню. В кристальных часах, никак не меньше. Но — после! Черви даже не успеют съесть ее сердце, — и даже голос не дрогнул. Она обошла тигра и спрыгнула на траву.

Химари опешила. Да за один такой шанс двадцать чертовых лет назад она готова была продать душу и тело Самсавеилу до скончания времен! Позволь ей судьбы спасти драгоценных волчат пару веков назад, она была бы готова на все. Ее душили слезы — от ярости, от горя.

А Люция словно даже не понимала, не хотела понимать.

— Идем, у нас много дел.

Кошку трусило, кожа горела. Слезы сами хлынули, как ни пыталась она их сдержать. Все тело налилось текучей энергией Самсавеила, обжигающей, невыносимой. Химари швырнула в Люцию камень, и тот, многократно усиленный, просвистел возле щеки бескрылой, рассекая ее.

— Гори оно синим пламенем! — взревела кошка. — Пошла ты к чертовой матери, бессердечная эгоистичная дрянь! Ты не достойна зваться Люциферой, несущей свет. Ты — чудовище, — орала кошка, совсем не боясь, что волки ее услышат.

Но Люция даже не повернулась, и тогда, утерев слезы со щек, кошка перемахнула через край колодца, попав вместо бескрылой в волчью ловушку.

***

— Боже! Все возможно тебе. Пронеси чашу сию мимо меня. Но не чего я хочу, а чего — ты, — шептала Ева дрожащим голосом, молясь на коленях в железной клетке. Она перебирала пальцами паутину, наматывая ее в клубок, виток за витком.

Ей не хотелось смотреть на волков, они скалились ей и смеялись. Не хотелось думать о спасении — она в него больше не верила. Молилась, но от страха мучительной смерти. Ева чувствовала себя виноватой — из-за нее убили Химари. Люция точно будет зла и, возможно, бросит ее умирать. Заслужила!

— Боже, все возможно тебе. Пронеси чашу сию,.. — все смолкло, и паучонок подняла голову.

Люция! Ева поднялась аж на цыпочки, глядя, куда обратились все волки. Но там стояла Химари — одна. Только что обратившаяся из львицы в человека. Ее маленькая грудь тяжело вздымалась, а левая нога подрагивала, рассеченная вдоль голени. Волки бросились всем скопом. Она мгновенно обнажила парные клинки, охваченные лиловым пламенем. Зарычала, показав белоснежные львиные зубы. Все ее тело словно горело изнутри, под белоснежной кожей жилки проступали пунцовой сетью. Кошка сделала шаг, второй, и растворилась в волчьих телах.

Ева видела знакомые движения, переступы, волны, покачивания и кружения, сопровождаемые лиловыми клинками, разящими, разрывающими. Кошка словно танцевала, как тогда – у озера. Паучиха не видела, но чувствовала притягательный взгляд лиловых глаз.

Волки кидались толпой, все новые, и новые. Хватали пики, секиры, мечи. Они бросались на нее по головам, а она — танцевала. Мягко, легко, смертельно.

Тигр метался меж врагов, тяжелыми ударами лап сбивая их и толкая друг на друга. Вгрызался в незащищенные глотки и ломал челюстями ноги.

Ева стояла на дрожащих ногах, прижав клубок паутины к груди, и едва дышала. Она видела, чувствовала дикую невыносимую боль Химари, отражавшуюся в ее лиловых глазах. Та заставляла зрачки кошки дрожать, а мускулы шеи и плеч сокращаться, отчего некоторые движения рук выходили грубыми, жесткими, совсем не вяжущимися с прекрасным танцем. Но кошка держалась, разя волков, прыгая по их поверженным телам.

Паучиха трясла решетку, вцепившись в нее изо всех сил, но даже не замечала этого. Где Люцифера? Где?! Почему ее снова нет?

Она видела, как сзади к кошке приближался вожак волков — седобородый, широкоплечий, сильный. Это он знакомился с Евой, говоря, что имя ему — Инпу, он глава всех псов, и его не стоит бояться всерьез, ведь волки не обижают детей. Но это именно он заносил секиру над кошкиной головой.

И Химари почувствовала угрозу, обернулась, выставляя руки с мечами вперед. Но было поздно. Ева видела, как золотые волчьи глаза дико смотрят на кошку, и страх заполнил собой все ее существо, пронзая душу отчаянием и болью.

— Боже! Пронеси чашу сию мимо нее! — орала Ева, не слыша ничего кроме мрачного боя собственного сердца.

#31. Дьявол может плакать

Кошка словно застыла, пытаясь защититься от удара вожака волков. Его секира сверкала над ее головой, а Химарины мечи враз потухли. Ева трясла клетку, но оторвать глаз не могла. В голове билась только одна мысль «Даже если богу все равно, почему Люция не пришла?».

Волк рухнул кошке под ноги, приложившись грудью на собственную секиру — его голову в шлеме насквозь прошел осмиевый болт, драгоценное сокровище Люциферы.

Ева присела на дно клетки на подкошенных ногах, ее все еще била дрожь.

— Пришла, пришла, пришла, — сорвавшимся голосом хрипела она. Пришла и спасла кошку от неминуемой смерти. Прекрасная Люция, добрая Люция, верная Люция. От охватившей ее радости паучонок вытирала слезы и сильнее прижимала к груди клубок паутины. Всхлипнула, громко шмыгнув носом, и уткнулась лбом в клетку. Спасена.