Лермонтов

Отец, будь у него возможность взять мальчика к себе, именно что воспитывал бы его; а поскольку Мишель с очень юного возраста был упрям, своенравен и, главное, обладал ярким характером, то все это «воспитание» вылилось бы в войну. Бабушка — не то; бабушка Мишелю во всем потакала. Избаловала, конечно, страшно — но, может быть, его и нужно было баловать. «Дисциплина» (в смысле — палка для битья нерадивых) только вызвала бы к жизни лермонтовских внутренних демонов, и без того мучительных. Совершенно справедливо отмечает Алла Марченко: «Госпожа Арсеньева… лечила его уязвленную сиротством душу долгим-долгим детством, теплом и уютом домашним».

Большая часть мемуаристов и биографов все-таки склоняется к тому, что Мишель в детские годы был очень болезненным:

«Рожденный от слабой матери, ребенок был не из крепких. Если случалось ему занемогать, то в «деловой» дворовые девушки освобождались от работ и им приказывали молиться Богу об исцелении молодого барина, — говорит Висковатов. И уточняет: — Он вообще был весьма золотушным ребенком, страдал «худосочием», и этому-то между прочим приписывала бабушка оставшуюся на всю жизнь кривизну ног своего внука».

А. Корсаков записал со слов двоюродного брата Лермонтова — Пожогина-Отрашкевича (сын сестры отца): «Лермонтов… был ребенком слабого здоровья, что, впрочем, не мешало ему быть бойким, резвым и шаловливым».

Н. Рыбкин, собиравший материалы к биографии Белинского и Лермонтова, записал со слов неизвестного чембарского старика капитана: «Старуха Арсеньева была хлебосольная, добрая. Рота наша стояла недалеко, и я бывал. Помню, как и учить его начинали. От азбуки отбивался. Вообще был баловень; здоровьем золотушный, жидкий мальчик; нянькам много от его капризов доставалось… Неженка».

В полном противоречии с этими свидетельствами находятся воспоминания двоюродного брата Лермонтова Акима Шан-Гирея, который провел с ним рядом детские годы: «Помнится мне еще, как бы сквозь сон, лицо доброй старушки немки, Кристины Осиповны, няни Мишеля, и домашний доктор Левис, по приказанию которого нас кормили весной по утрам черным хлебом с маслом, посыпанным крессом, и не давали мяса, хотя Мишель, как мне всегда казалось, был совсем здоров, и в пятнадцать лет, которые мы провели вместе, я не помню его серьезно больным ни разу».

Была ли болезненность маленького Лермонтова еще одним мифом, изобретенным Елизаветой Алексеевной для того, чтобы никто не покушался отнять у нее внука? Или Мишель и впрямь в детстве сильно хворал, но потом все эти бедствия от него отстали? Могло ведь быть и то и другое. Шан-Гирей начинает хорошо помнить Лермонтова только с 1825 года, т. е. с десятилетнего возраста.

Любопытно отметить, что обыкновение ссылаться на свои болезни и недомогания по любому поводу осталось у поручика Лермонтова на всю жизнь. В промежутках между кавказскими геройствами и гусарскими выходками Лермонтов брал продолжительные отпуска по болезни. Бабушка всячески его в этом поддерживала, ходила с ходатайствами и писала письма о необходимости дать «Мишеньке» отпуск, а начальство делало вид, что верит…

Как бы там ни было, а Мишель, конечно, был бабушкин внук, баловень, неженка. «Все ходило кругом да около Миши».

Зимой — горки, на Святках — ряженые, на Пасхе — катание яиц, летом — походы в лес…

«Уж так веселились, — рассказывали Висковатову тарханские старушки, — так играли, что и передать нельзя. Как только она, Царство ей Небесное, Елизавета Алексеевна-то, шум такой выносила!»

Образ ребенка, избалованного до безобразия, рисует родственник Лермонтова — И. А. Арсеньев (воспоминания опубликованы в «Историческом вестнике» в 1887 году): «В числе лиц, посещавших изредка наш дом, была Арсеньева, бабушка поэта Лермонтова (приходившаяся нам сродни), которая всегда привозила к нам своего внука, когда приезжала из деревни на несколько дней в Москву. Приезды эти были весьма редки, но я все-таки помню, как старушка Арсеньева, обожавшая своего внука, жаловалась постоянно на него моей матери. Действительно, судя по рассказам, этот внучек-баловень, пользуясь безграничной любовью своей бабушки, с малых лет уже превращался в домашнего тирана. Не хотел никого слушаться, трунил над всеми, даже над своей бабушкой, и пренебрегал наставлениями и советами лиц, заботившихся о его воспитании».

Как бы нам ни хотелось видеть в мальчике Лермонтове маленького ангела, ничего не получается. Баловень, неженка, домашний тиран… Все это правда. Другое дело, что это не вся правда.

В отрывке, который принято теперь озаглавливать по первой строке — «Я хочу рассказать вам…», нарисован портрет одного ребенка, точнее — портрет одного детства. Персонаж носит имя Александр Арбенин — имя Арбенин присвоено нескольким лермонтовским персонажам с разной степенью автобиографичности (фактической или душевной). В описании детства Саши Арбенина легко узнать и «методы воспитания» мальчика Лермонтова, и усадьбу в Тарханах.

«Он родился в Москве. Скоро после появления его на этот свет его мать разъехалась с его отцом по неизвестным причинам…